Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий

— Раньше тут в зарослях водилось много фазанов и турачей, — сказал Сережа.

— А теперь куда же они девались?

— Да, видите, залив обмелел, остров соединился с берегом, разное зверье сюда и пожаловало: дикие коты, лисы, шакалы, всю дичь и перевели. Мы теперь хотим вот эту рощу огородить и опять сюда фазанов выпустить.

Разговаривая, мы подходили к группе старых, высоких деревьев.

На одном из них сидели пять огромных птиц — белохвостых орланов. При нашем приближении они слетели с дерева и, тяжело махая тупыми, будто обрубленными, крыльями, полетели в направлении залива.

— Зимуют у нас, — сказал Сережа. — А вот как наступит весна, так и полетят к вам, на север. Мало их здесь гнездиться останется.

Миновав рощу, мы пошли по заболоченной низине. Из-под самых ног с характерным криком взлетел бекас, за ним другой, третий… Невдалеке поднялось несколько чибисов.

— И этих птиц, — кивнул головой Сережа, — можно всю зиму здесь видеть.

Я осмотрелся по сторонам. «Да, собственно, какая же это зима, когда нет ни мороза, ни снега?» И мне невольно захотелось определить на наш подмосковный лад, какое время года это больше всего напоминает. На нашу раннюю весну мало похоже. У нас, как только сойдет снег, в воздухе так и запахнет талон землей и почками на деревьях. Вздохнешь поглубже — сразу почувствуешь запах весны. А здесь только сыростью от залива и тянет. Больше всего это походило на осень. Выдаются иной раз такие тихие, серенькие деньки. В воздухе хоть и тепло, но под ногами жухлая трава и кругом уже поблекшие деревья.

Побродив еще немного, мы пошли домой.

Возле дома меня поджидал тот же грузовик. Мне хотелось, не теряя времени, ехать дальше осматривать заповедник. Я уселся в кузов рядом с водителем и вновь тронулся в путь.

Мы поехали на север. Полуостров становится все шире и шире. Кругом расстилалась солончаковая степь. Местами в низинах поблескивали небольшие озерки. Степь была совершенно голая; бурая почва сплошь усыпана ракушками. Ведь еще совсем недавно вся эта местность была морским дном. А теперь на гладкой равнине кое-где виднелись темные кустики осоки, полынника да причудливые шары перекати-поля. Нигде не было заметно ни одного деревца.

Справа от дороги бесконечной серой гладью лежало мелководное море, а слева, за степью, слегка возвышались предгорья Талыжского хребта.

Погода начала хмуриться. Над землей ползли низкие облака, и в свете этого сумрачного дня окружающий пейзаж казался необыкновенно унылым и однообразным.

Так мы проехали километров пятьдесят и добрались до какой-то низины, сплошь залитой водой. Дальше ехать было невозможно. Пришлось машину запереть и оставить тут же на дороге, а самим идти пешком километра три до ближайшего кордона.

Пройдя около половины пути, я увидел посреди степи одиноко стоящий домик — будущую рыборазводню. Она стояла на берегу канала, прорытого через степь из Малого Кызыл-агачского залива в море.

В этом году залив с южной его стороны преграждали дамбой, о которой мне уже рассказал Сережа, — следовательно, залив превращался в замкнутое озеро. А чтобы это озеро не переполнялось водами втекающих в пего речек, лишнюю воду отводили в море через канал. Через него же весной должна была пойти из моря в речки на нерест различная рыба.

Наконец мы подошли к кордону. Он стоял на краю болотистой низины, у самых камышей. Место было низкое; казалось, домик стоял прямо на болоте. Мой спутник сказал, что долину частенько заливает водой. Да и теперь у крыльца в луже плавал бот.

В кордоне нас встретил старший наблюдатель Володя, красивый, веселый парень. Мы отдохнули немного после дороги, и Володя предложил мне ехать осматривать охраняемый им участок. Я охотно согласился.

От самого домика мы сразу же вошли в густые заросли кустарников и побрели прямо по мелководью. Так пробредя с километр, мы дошли до какого-то протока. Там стоял моторный бот. Мы с Володей уселись в него, завели мотор и через несколько минут уже выплыли в широкий морской залив.

Когда я вышел на берег, то невольно залюбовался не виданным мною зрелищем. Повсюду, куда только хватал глаз, поверхность воды была покрыта птицами. Больше всего было уток. Целыми стаями они темнели тут и там на воде или проносились над заливом и, отлетев недалеко, вновь усаживались на воду.

У берега, на самом мелководье, бегали тысячи разнообразных куликов. Особенно заинтересовали меня пестрые, белые с черным, шилоклювки. Длинный клюв у этих куликов не прямой и не изогнут слегка вниз, как, например, у кроншнепа, а, наоборот, забавно приподнят кверху. Тут же на берегу, наблюдая за шилоклювками, я убедился, что именно такая форма клюва помогает этим птицам добывать себе корм. Бродя по мелководью, кулики опускали вниз голову и поводили ею в разные стороны, разгребая клювом, словно изогнутым прутиком, мягкий ил. Из него они добывали какую-то еду.

Далеко от берега, на песчаных косах, белели сидящие пеликаны. Огромная стая гусей, видимо отдыхая, тоже уселась на косу.

А что это розовеет там, вдали, словно целая груда песка слегка возвышается над мелководьем? Я поглядел в бинокль и, к своему изумлению, увидел, что это вовсе не песок розовеет на солнце, а огромная стая птиц фламинго. Плотно сбившись в кучу, они стояли на мелководье. У птиц были длинные, как у цапли, ноги, и такие же длинные шеи. Все фламинго топтались на одном месте, опустив головы в воду. Они, очевидно, доставали со дна корм. Неожиданно где-то вдали прогремел выстрел. В тот же миг вся стая подняла головы и замахала большими красно-черными крыльями. Неподвижное розовое пятно сразу же превратилось в ярко-пеструю ленту. Плавно извиваясь, она заколыхалась над самой водой. С громким гоготаньем фламинго отлетели несколько десятков метров и вновь опустились на мелководье. Птицы сложили свои крылья, и снова вся стая стала нежно-розовой и неподвижной, издали похожей на освещенную солнцем груду песка.

— Как бы подплыть поближе, получше их разглядеть? — попросил я своего проводника.

— Не торопитесь, — спокойно ответил он. — Не только поближе увидите, а и в руках подержите.

— То есть как же это «в руках»? — не понял я. — Не нужно стрелять. Я просто их поглядеть хочу.

— А мы стрелять и не будем — прямо живьем в руки возьмем, окольцуем и выпустим.

— Ну, это другое дело!

Я с радостью был готов помогать устраивать ловушку для таких редких и