Моя Индия. Наука джунглей. Храмовый тигр - Джим Корбетт
Как-то раз мы со спутником преодолели по лесу двенадцать миль, отделявших один лагерь от другого. Стоял апрель, и природа ликовала. Цвело все: деревья, кустарники, лианы. Бабочки самых веселых окрасок перелетали с цветка на цветок, и наполненный ароматами цветения воздух подрагивал от пения птиц. В конце дня я спросил спутника, понравилась ли ему прогулка. «Нет, — ответил он, — дорога была слишком неровной».
Вскоре после Первой мировой войны мне довелось плыть на британо-индийском корабле «Карагола» из Бомбея в Момбасу. На верхней палубе нас было пятеро. Я направлялся в Танганьику, чтобы построить там себе дом, а четверо других ехали в Кению — трое, чтобы поохотиться, а один, чтобы посмотреть на купленную им ферму. Море было неспокойно, а моряк из меня никудышный. Так что большую часть времени я провел, подремывая в углу курительной комнаты. Остальные сидели тут же за столом, курили и играли в бридж, разговаривая по большей части о спорте. Однажды, пробудившись от судороги в ноге, я услышал, как самый молодой человек из компании сказал: «О, я знаю о тиграх все! В прошлом году я провел две недели с егерем в Центральных провинциях».
Может быть, оба эти случая не очень типичны. Но они могут подчеркнуть мою мысль о том, что при отсутствии интереса можно ничего не увидеть, кроме дороги у себя под ногами. А без жажды знания в душе не трудно до самой смерти остаться невеждой, способным утверждать, будто пары недель довольно для понимания того, что невозможно изучить за целую жизнь.
Глава пятая
И в детские годы, и в течение десяти школьных лет, и потом, когда я работал в Бенгалии, и между двумя мировыми войнами я обычно проводил каникулы и отпуска в окрестностях Каладхунги. И если за это время я не познал науку джунглей в той степени, в какой мог бы, то винить должен только самого себя. Ни у кого другого не будет больше таких возможностей, ибо возрастающая численность населения потребовала распашки все больших площадей джунглей, в которых в мое время водилось много дичи. Вырубка лесов под предлогом их упорядочения нанесла непоправимый ущерб природе, ее результатом стала повсеместная гибель диких деревьев, дававших необходимые зверям и птицам цветы и плоды. Одним из таких последствий, которого обязательно следовало бы избежать, стало вытеснение миллионов обезьян из лесов на обрабатываемые земли. В итоге правительство столкнулось с проблемой, которую очень не просто решить с учетом религиозных традиций местного населения, считающего обезьян священными животными. Когда-нибудь эта проблема будет стоять очень остро. Никак не позавидуешь тому, кто с ней столкнется, ведь, по моим подсчетам, только в Объединенных провинциях насчитывается не менее десяти миллионов этих животных, а десять миллионов обезьян на крестьянских полях и в садах — это весьма серьезная проблема.
Если бы в те далекие годы я знал, что возьмусь писать эту книгу, то постарался бы узнать о джунглях побольше. Часы пребывания в них были для меня периодом ничем не омраченного счастья, но теперь я понимаю, что это время можно было провести куда с большей пользой. Я был счастлив, и думаю, что источником этого счастья была возможность наблюдать жизнь дикой природы в ее естественном состоянии. В природе нет места горю и жалобам. Ястреб уносит птицу из стаи или животное из стада попадает в когти хищного зверя, а остающиеся радуются тому, что сегодня пробил не их час, и не думают о завтрашнем дне. Когда я всего этого не знал, я пытался спасать птиц и маленьких зверюшек, схваченных орлом или ястребом; или оленей, попавших в лапы хищника. Но вскоре оказалось, что, пытаясь спасти одного, я обрекал на смерть обоих. Потому что когти ястреба либо орла или зубы и клыки хищного зверя несут на себе яд в виде гниющих остатков мяса и крови, и без немедленной квалифицированной медицинской помощи, что в джунглях невозможно, из сотни вырванных из лап хищника жертв выживет только одна, а убийца, лишенный добычи, немедленно найдет себе другую жертву, чтобы накормить себя или свое потомство.
Некоторые виды птиц и животных существуют в природе специально для поддержания в ней баланса, и чтобы выполнять эту роль и одновременно обеспечивать себя тем единственным видом пищи, которую они в состоянии добыть, им приходится убивать. Они делают это так быстро и умело, как это только вообще возможно. Ведь самому нападающему важно не привлечь к себе внимания врагов, и страдания жертвы от этого становятся меньше. В этом и состоит предусмотрительность природы.
У каждого вида — свой способ охоты, зависящий в основном от соотношения размеров охотника и жертвы. Сапсан, например, большинство своих жертв убивает на земле, однако, при случае, может поймать небольшую птичку за крыло, убить и съесть ее в воздухе. Тигр же то считает необходимым сначала перерезать животному сухожилия и потом уже свалить его на землю и задушить, а то валит жертву одним ударом.
В естественных условиях народ джунглей никогда не убивает просто так. Лишь некоторые животные — лесная куница, виверра, мангуста — при каких-либо обстоятельствах, выходящих за рамки обычных, убивают сверх своих потребностей, так сказать, из спортивного интереса. Спорт ведь — понятие широкое и может быть интерпретировано по-разному. Приведу два примера того, как я это понимаю.
Когда Перси Уиндхем был уполномоченным по Кумаону, сэр Харкорг Батлер, тогдашний губернатор Объединенных провинций, попросил его поймать питона для открывшегося незадолго до этого зоопарка в Лучноу. Уиндхем получил это указание, когда совершал обычную зимнюю инспекцию. Прибыв в Каладхунги, он спросил, не знаю ли я, где можно раздобыть такого питона, который, с одной стороны, был бы достоин наших джунглей, а с другой — подходил бы для подарка губернатору от уполномоченного. Я действительно знал одного такого питона, и на следующий день Уиндхем вместе с двумя своими шикари[63] и я, разместившись на спине слона, отправились в лес, чтобы взглянуть на питона, бывшего у меня на примете. О его существовании я знал уже несколько лет и без труда провел
