Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий
Это, хотя и более короткое, путешествие в горы оказалось не менее трудным, чем восхождение на гору Абаго, и я без сил опустился на крылечко. Альма села рядом и грустными, внимательными глазами смотрела на меня. Казалось, она хотела угадать, что же мне все-таки от нее нужно. Наконец она нерешительно встала, посмотрела на дверь. Я открыл ее.
Альма побежала в комнату и через секунду вернулась назад. В зубах она держала мою тапку.
«Может, тебе это нужно?» — казалось, спрашивала она.
— Вог так умница! — обрадовался я, снимая тяжелый горный ботинок и надевая легкую тапку.
Альма со всех ног бросилась в комнату и принесла мне вторую. Я погладил и поласкал собаку.
«Так вот какая дичь нужна ему!» — видно, решила она и стала тащить мне из комнаты всё подряд: носки, полотенце, рубашку…
— Довольно, довольно! — смеясь, кричал я.
Но Альма не унималась, пока не перетаскала всё, что только смогла.
С тех пор она начала прямо изводить меня. Стоило мне только дверь в комнату оставить открытой, и Альма уже тащила оттуда что-нибудь из одежды. Так она старалась угодить мне целый день. А ночью она спала на крыльце возле моей комнаты и никого ко мне не впускала.
Но дружбе нашей скоро должен был наступить конец. Я уезжал из Гузерипля в Майкоп, а оттуда — в южный отдел заповедника. Я решил взять Альму с собой и, проезжая через Хамышки, отдать ее хозяину.
Рано утром мы тронулись в путь. Дорога была отвратительная. Я положил вещи на подводу, а сам шел впереди пешком. Альма весело бежала возле дороги.
К полудню в долине показались Хамышки.
«Как-то встретит Альма своего старого хозяина?» — думал я с каким-то невольно ревнивым чувством.
На краю поселка белел домик, где он жил. Мы подъехали. Сам хозяин возился тут же с повозкой. Заслышав стук колес, он обернулся и увидел собаку.
— Альмушка, откуда ты взялась? — радостно воскликнул он.
Альма на секунду приостановилась и вдруг со всех ног бросилась к хозяину. Она визжала, прыгала ему на грудь, видимо не зная, как выразить свою радость. Потом, будто что-то припомнив, бросилась к нашей повозке, вскочила на нее, и не успел я опомниться, как Альма схватила в зубы мою лежавшую на соломе шапку и понесла ее своему хозяину.
— Ах ты, негодница! — рассмеялся я. — Теперь от меня всё тащишь. Давай-ка сюда обратно.
Я подошел и наклонился к собаке, чтобы взять у нее спою шапку. Но Альма, положив на землю, крепко прижала ее лапой и, оскалив зубы, сердито на меня зарычала.
Я был изумлен:
— Альма, да ты что же, не узнаешь меня? Альмушка!
Собака меня, конечно, узнавала. Она прилегла к земле, виновато глядела в глаза, виляла своим обрубком хвоста; она как будто просила простить ее, однако шапку все-таки не отдавала.
— Можно. Отдай, отдай, — разрешил хозяин.
Тогда Альма весело взвизгнула и охотно разрешила взять мне свою вещь.
Я погладил собаку. Она смотрела на меня так же ласково и дружелюбно, по я чувствовал, что теперь она нашла своего настоящего хозяина, которому будет повиноваться во всем.
— Умница, песик! — сказал я.
И мне не было больше обидно, что Альма так легко променяла меня на другого. Ведь тот, другой, вырастил, воспитал, обучил ее, и ему одному она отдала навек всю свою преданность и любовь.
В ночном лесу
Северная часть заповедника отделена от южной главным Кавказским хребтом.
В конце октября переправиться через него довольно трудно. Все переходы завалены снегом, и, когда он еще не слежался, бывают частые обвалы. Поэтому мне пришлось снова вернуться в Майкоп, сесть на поезд и, обогнув хребет с севера, заехать в южный отдел заповедника со стороны Черного моря.
На другой день пути я вышел из вагона в приморском городке Адлере, пересел в автобус и через три часа был в Красной Поляне. Там находится управление южного отдела заповедника.
Красная Поляна, так же как и Гузерипль, расположена в котловине и со всех сторон окружена покрытыми лесом горами.
В южном отделе заповедника я уже не хотел забираться на вершины гор. Ничего нового я там не мог увидеть — те же голые скалы, покрытые мохом и лишайниками, те же серны и туры… Все это я уже видел в районе Гузерипля. Здесь меня интересовало другое: мне хотелось взглянуть на новые виды растений, каких я не видел в северной части заповедника. Л кроме того, я надеялся тут поохотиться. Еще в Майкопе я узнал, что в южном отделе за главным хребтом много медведей и охотничьи районы находятся совсем близко от Красной Поляны.
Правда, оставалось еще самое главное — найти товарища по охоте, который бы хорошо знал места, где держится зверь, и согласился бы взять меня с собой на охоту. Но за этим дело не стало. Недаром же говорят «рыбак рыбака видит издалека». Так бывает и у охотников. Приехав в Красную Поляну, я в тот же день познакомился в столовой с опытным медвежатником Иваном Тимофеевичем. Мы решили завтра же идти на охоту.
«Ну что ж, и чудесно. Значит, убью сразу двух зайцев: поохочусь и познакомлюсь с растительностью этого края», — думал я, возвращаясь из столовой.
На охоту мы вышли на следующий день. Миновав поселок, мы прошли немного по наезженной дороге, а потом свернули с нее и спустились в долину горной реки.
С веселым шумом неслись по камням хрустально чистые потоки воды. Местами из реки высовывались, будто гладкие серые спины чудовищ, огромные камни. Вода, ударяясь о них, взлетала вверх. Все кругом шумело, кипело и двигалось. Казалось, что серые чудовища тоже движутся, плещутся в реке, громко фыркая и отдуваясь.
Идя вдоль реки, я осматривался по сторонам. Вся долина была похожа на запущенный фруктовый сад. По обеим сторонам нашей тропы росли исполинские дикие груши, черешни, кислицы, дикие яблони, а между ними на небольших полянах, как вековые дубы, стояли какие-то огромные, развесистые деревья. Я спросил Ивана Тимофеевича их название. Вместо ответа он подошел под одно из них и, наклонившись, стал что-то искать на земле среди опавших листьев.
— Узнаёте? — сказал он мне, протягивая грецкий орех.
— Конечно. На этих деревьях они и
