Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий

Миллионы лет потребовались на то, чтобы у животных выработались эти изумительные инстинкты. А каковы они были у какого-нибудь прародителя современных птиц? И во что они превратятся еще через миллионы лет?…

Вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. Я даже вздрогнул от неожиданности, обернулся.

Передо мной с лопатой на плече стоял Иван Галактионович.

— Ты что, Лексеич, пригорюнился?

— Да ничего. Вот смотрю и думаю, что здесь будет через миллион лет.

— Через миллион-то? Эк, куда хватил! — удивился Иван Галактионович. Он немного подумал и уверенно ответил: — Да что, милок, будет? Все то же, что и теперь: морс, да берег, да чайки… А ты чего об этом тревожишься?

— Я не тревожусь, а так, интересно бы знать.

— Конечно, интересно, — согласился Иван Галактионович. — Только ведь, пожалуй, сколько ни думай, не угадаешь. А ты лучше идем-ка со мной червя копать. А то вот о таких делах беспокоишься, а червя вырыть никак не можешь. Только лопатой шебуршишь.

— Это верно, — согласился я, и мы отправились на отмель.

Таинственный грабитель

Однажды утром после чая мы с Николаем решили поехать на соседний остров, как следует его облазить и провести учет гагачьих гнезд.

Усевшись в бот, отгребли от берега и поставили парус.

Свежий морской ветер ударил в холст, надул его, и бот, покачиваясь, легко побежал по волнам.

— Вот теперь и грести не надо! — весело сказал Коля, вынимая кисет, трубку и закуривая. — Ну что, Георгии Алексеевич, не жалеете, что к нам сюда приехали?

— Что вы! Конечно, не жалею.

— А как здесь осенью хорошо, когда листья вянут! Горы все разноцветные: желтые, зеленые, красные… А небо и море совсем синие…

Я невольно улыбнулся.

— Чего вы смеетесь?

— Да как-то забавно слышать, когда вы говорите «море». Разве это море? Так, не то озеро, не то заливчик.

Коля хитро взглянул на меня:

— Погодите, попадете как-нибудь в погодку, сразу небо с овчинку покажется… Один раз мы с приятелей плыли здесь вот так же на боте. Тепло, солнышко. Вдруг облачко набежало, ветерок… сильнее, сильнее, да как рванет! Закружилось все, волны так и захлестывают, швыряет нас, как щепку. И островок рядом, а добраться не можем. Думали, уж конец. Потом подхватило пас волной и выкинуло на берег. Вымокли до нитки: одежда, еда, табак… И, знаете, разошелся ветер, дует и дует, хоть плачь. А «заливчик»-то весь белый, ревёт. Куда там плыть! Сидим на островке и ждем. Досадно так: до дому рукой подать, каких-нибудь пять-шесть километров, а поди-ка доберись! Так двое суток и высидели.

Я слушал Николая, смотрел на эту зеленоватую, чуть-чуть волнующуюся водную гладь и не мог себе представить ее ревущей и бушующей.

Вон впереди нас на воде мирно покачиваются, будто детские бумажные лодочки, какие-то птицы, наверно, чайки.

Я посмотрел в бинокль. Нет, не чайки, а крупные белые утки с темными головками.

Коля тоже взглянул на них:

— Ишь, мужья-то собрались, целый клуб!

— Какие мужья?

Николай усмехнулся:

— Это же гагуны. Жены их теперь на гнездах сидят, а они без дела. Целой компанией собрались. Скоро уйдут в открытое море, к дальним лудам, перо менять.

Я с любопытством начал рассматривать в бинокль этих замечательных птиц. Вот уж настоящие моряки! Наши лесные птицы во время линьки забиваются куда-нибудь в кусты, в чащу, а для этих самое безопасное место — открытое море. Да ведь и правда, попробуй найди-ка их среди безбрежной водной пустыни! А голода им бояться нечего — кормит их море.

Мы подплыли ближе. Гагуны насторожились и вдруг с шумом поднялись. Они полетели, часто махая короткими крыльями и вытянув белые шеи с темными головками.

Летящие гагуны очень забавны: они похожи на большие бутылки, к которым приделаны крылья.

Птицы пролетели над самой водой несколько сот метров и опустились на море, у берега лесистого острова. Вдруг из-за верхушек деревьев что-то большое, темное стрелой бросилось на гагунов. Всплеск воды — вся стая шарахнулась в сторону. Огромный орлан-белохвост тяжело поднялся в воздух; в когтях у него белел схваченный гагун. Медленно махая широкими крыльями, грузная птица полетела со своей жертвой обратно к острову.

— Ах, разбойник! — вздохнул Николай, глядя вслед улетающему орлану. — Мало ему рыбы в море, еще и за гагунами охотится!

— Ну, уж, я думаю, большого вреда он не сделает, — сказал я, невольно любуясь огромной птицей.

— Конечно, не сделает, — согласился Николай. — Ведь он в основном рыбой питается.

Подплыв к острову, мы перебрались по обнажившимся при отливе камням на берег и пошли разыскивать гагачьи гнезда.

Я заглядывал под каждое свалившееся дерево, под каждый куст в поисках гаг, ио их нигде не было. Что за странность?

Вот под елкой разбросан старый гагачий пух, и больше ничего нет. А вот опять пух и скорлупки. Да ведь это же разоренное гагачье гнездо! Я подозвал Николая; он внимательно все осмотрел:

— Да, разорено… Наверно, вороны. Это злейшие наши враги. Вы знаете, сядет, негодница, на верхушку дерева и выслеживает, когда гага с гнезда кормиться сойдет. Если заметит — сейчас же к гнезду, все яйца побьет и выпьет.

Мы пошли дальше. Опять разоренное гагачье гнездо. Еще, и еще…

Николай с беспокойством оглядывал их.

— Э, да это уж не ворона! — Он поднял остаток гагачьего крыла. — Кто-то не только яйцами, а и самой гагой полакомился.

Мы продолжали искать гагачьи гнезда, но все они были разорены.

Всюду в лесу виднелись разбросанный пух, скорлупки от яиц, а нередко тут же лежали остатки и самих гаг.

После трехчасовых трудов, обшарив половину острова, мы обнаружили шесть нетронутых гнезд. Все остальные были уничтожены.

Мы вышли на берег и сели отдохнуть.

— Как вы думаете, кто это натворил? — спросил я.

Николай пожал плечами:

— Завтра устроим облаву, тогда увидим.

На другой день мы отправились на злополучный остров, чтобы выследить и уничтожить того, кто разоряет гагачьи гнезда.

Николай, Иван Галактионович, Ирина и я взяли ружья, а Наташа, Рая и жена Ивана Галактионовича с ребятами должны были быть загонщиками.

На двух ботах приплыли на остров. Мы, стрелки, стали цепью вдоль одного берега, а загонщики должны были зайти с другого края, идти через лес, кричать и гнать на нас зверя.

Я встал возле старой сосны. Впереди — поляна, за поляной — кустики, дальше — лес.

Вот где-то вдали, в лесу, раздались