Венская партия - Иван Иванович Любенко
Андреас закрыл книгу и убрал, давая понять, что разговор окончен.
— А вы не хотите полюбопытствовать, что случилось с моими вещами, которые находились в купальной кабине № 13?
— О да, я сразу это заметил, но мне было неловко спрашивать у вас. Вероятно, вы случайно уронили одежду в море?
— И как это вы себе представляете?
— Могу предположить, что вы оступились.
— Каким образом? Ведь кабина стояла на берегу, я в ней переоделся и, выйдя из неё в купальном костюме, попросил беньера запрячь лошадь и завести карету в воду. В какой же момент я мог оступиться?
— Ну, я не знаю, — опустив в пол глаза, пролепетал пляжный прислужник. — Может, потом?
— Это когда же?
— Когда вам надоело плавать? — робко предположил собеседник.
— Надоело и что? Я зашёл в карету, переоделся и полез в воду, чтобы сказать беньеру, что можно её утаскивать назад? Думаешь, Андреас, мне было неведомо, что для этого достаточно всего лишь поднять флажок?
— Простите, я не понимаю, что вы от меня хотите? — отвернув лицо в сторону, буркнул приказчик. — И откуда вы знаете моё имя?
— Я поймал воришку, который хотел обокрасть кабинку. Он напал на меня, но я оказался проворнее и стащил его в воду вместе с моими вещами, уже уложенными в матерчатую сумку. Я сломал ему нос, челюсть, а потом допросил. И он мне поведал очень много интересного. Тебе знаком Никола Вида?
— Впервые слышу? А кто это?
— Тот вор, которого я поймал.
— Простите, но я с ворами дел не имею.
Ардашев молча сорвал со стола скатерть. Прямо рядом с ним лежал лист бумаги, исписанный мелкими цифрами и словами. Он взял его в руки и сказал:
— А мне, кажется, наоборот. Две первые буквы Н. и В. означают имя и фамилию жулика, которого я назвал. А числа — это даты краж на пляже. Их не так уж много, но они есть. Примерно по одной-две в месяц. Это можно сопоставить с обращениями в полицию. Вот, например, 20 июня — долг 50 кр. Н. В. — вернул… А буквы Н и В — как раз и есть Никола Вида, местный мазурик, который ещё долго не сможет есть яблоки и щёлкать орехи. Как думаешь, что будет с тобой, Андреас, если эта бумага окажется у старшего инспектора Франца Ковача?
— Что вам от меня нужно? Деньги?
— Нет. Я хочу услышать от тебя правду.
— О чём?
— О том, что на самом деле случилось здесь с тем русским дипломатом, часть вещей которого украл жулик Вида. Мне нужен честный и откровенный рассказ. Малейшая ложь — и бумага в полиции.
— Вы что, тоже русский?
— Да, я дипломат и приехал из Вены.
— Хорошо, — тряхнул кудрями Андреас. — Ничего не утаю, всё как есть выложу, но и вы не обманите.
Надь поведал Ардашеву тоже, что ранее сообщил инспектору. Слушая его, Клим листал книгу выдачи купальных кабин и вскоре нашёл двадцатое июня. Под кабинкой номер десять стояла закорючка Шидловского. Он арендовал её в одиннадцать часов. А напротив одиннадцатой купальной кареты значилась фамилия Хирш; время: 11:15 и элегантная подпись. Когда приказчик замолк, дипломат спросил:
— Что за дама была с тем русским?
— Я не знаю. Она забыла часть своих вещей в кабинке. Я хотел их оставить себе, но инспектор, старый пёс, всё отнял. Там были заколка с бирюзой и серебряное зеркальце с жемчужиной. Внутри гравировка золотом: «Дорогой Амелии».
— И она не вернулась за ними?
— Нет. Я тоже удивился. Думал, придёт через день-другой, пошлю её в полицейский участок к инспектору, но она не появилась.
— Странно.
— Да.
— Стало быть, её звали Амелия Хирш?
— Ну да.
— Так и быть, возвращаю. Держи.
Ардашев протянул бумагу-улику Андреасу, и тот, вырвав её, прорычал:
— Вида — гад. С потрохами меня продал.
— Это уж ваше дело, разберётесь, кто лучше: жаба или змея, — съязвил Клим и посмотрел в окно.
По пляжу ходил фотограф с треногой. Он предлагал отдыхающим сделать снимки на память. Его уговоры возымели действие, и молодая пара с ребёнком расположилась у картонной пальмы с раскрашенным улыбающимся дельфином.
— А этот светописец всегда здесь околачивается?
— Обычно утром он шляется по пляжу и фотографирует, а потом сидит у себя в салоне проявляет и печатает карточки. Но сегодня он тут весь день шатается. Видно, мало заказов.
— А где находится его ателье?
— На Виа Элизабетт, 8.
— Ладно, Андреас, бывай. Ещё увидимся! — подмигнул Ардашев и вышел на пляж, откуда быстро добрался до набережной.
Извозчик в ожидании пассажиров скучал неподалёку. Бросив на одежду седока удивлённый взгляд, он тронул лошадей, и рессорная коляска, вздрагивая, застучала металлическими колёсами по мостовой.
Уже у знакомого дома Клим рассчитался с возницей и поднялся на четвёртый этаж. Отворив входную дверь, он прошёл к себе. Наконец-то можно было снять мокрую одежду и принять ванну. Слава богу, было во что переодеться: запасные панталоны и сорочка — пусть не полное облачение, но вполне пригодное, чтобы показаться перед людьми. Именно в таком виде он и предстал перед удивлённой прислугой.
— Лаура, не смотрите на меня так, а то я сгорю от стыда. Случился конфуз, — оправдывался Ардашев. — На пляже моя кабина едва не перевернулась, и одежда намокла. Могу ли я попросить вас привести её в порядок?
— Не беспокойтесь, через два часа она будет готова.
— Хорошо бы и туфли почистить.
— Чистильщик за углом. Я отнесу ему.
— Вот и отлично. Сколько с меня?
— Три кроны.
— Возьмите пять.
Клим протянул деньги. Приняв их, девушка забрала одежду и обувь. Уже у самых дверей она спросила:
— Ужин будет готов через полчаса. Если хотите, я подам.
— Да, я чертовски проголодался, а мой внешний вид не позволяет мне расхаживать по набережной. Сколько с меня?
— Ничего не надо. Вы и так заплатили лишнее.
— Спасибо.
— А вы были на балконе? — поинтересовалась Лаура. — С него открывается прекрасный вид на бухту.
— Разве в моей комнате есть балкон?
— Конечно! Днём жарко, мы закрыли двери и окна портьерами. Вы просто отдёрните их. А хотите, пока готовится обед, я принесу вам кофе? Он как раз вскипятился.
— Вы очень добры, Лаура. Конечно, я не откажусь от такого предложения.
И кофе, и залив, и багровый диск солнца, катившийся за горизонт, — всё было прекрасно. Только Клим не почувствовал ни аромата крепкого напитка, ни наслаждения чудной картиной, открывающейся с четвёртого этажа дома № 36 по улице Корзо. Все мысли были заняты событиями второй половины дня. «Дама на пляже теперь установлена. Но где она проживает — неизвестно, — рассуждал
