Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

1. Посредством внешней реальности мы удовлетворяем множество наших потребностей. Но самой Потребности на эту внешнюю реальность, похоже, совершенно наплевать. Она ее не видит. Она любит заявлять о жажде среди безводной пустыни, требовать друга на необитаемом острове, она может заставлять поэта сочинять тогда, когда он размолвился со своей музой и даже капельки вдохновения в душе его не набухло. И наоборот, воды хоть залейся, друзья не дают проходу, в разгаре Болдинская осень – ан нет, не желают, у них, видите ли, хандра.

2. Иначе устроена Воля. Игнорировать внешнюю реальность она не может себе позволить. Она к ней, напротив, внимательна и очень часто под давлением Потребности настолько сверхзряча, что выдает желаемое за действительное. Вспомним лоренцовского скворца, который действенно ловил под потолком нереальных мух. Вспомним рекламу, где запасное колесо у джипа превращалось в гамбургер, а пенал для лыж – во франкфуртер. Вижу то, чего желаю, а чего не желаю, того не вижу. «При еще не вполне выясненных условиях, – пишет Фрейд, – внутреннее восприятие аффективных и мыслительных процессов проецируется, подобно восприятиям чувств, вовне, употребляется на образование внешнего мира, хотя должно было бы оставаться в пределах внутреннего мира»18. То, что неясно Фрейду, ясно Юнгу: «То, что мы называем «иллюзией», является, может быть, огромной по своему значению психической реальностью. Душе, вероятно, нет дела до наших категорий действительности. Похоже, что для нее действительно в первую очередь то, что действует»19. То есть иллюзия – такая же внутренняя реальность, как и не-иллюзия. И в некотором смысле все наше познание проективно; если хотя бы бессознательно мы не настроены на восприятие стимула, мы его попросту не заметим, не отреагируем, не ощутим.

3. Внутренняя реальность бывает, по меньшей мере, трех видов: бессознательной, предсознательной и сознательной. И если в бессознательном материя может копироваться и фотографироваться почти так, как меня учили на уроках марксизма-ленинизма, то в предсознательном мы имеем дело уже, по меньшей мере, с авторской и художественной фотографией, а сознание наше – сущий художник, который по заказу своей творческой Потребности, через распоряжение своей художнической Воли одноглазого и однорукого короля может преобразить в писаного красавца, а светлую дубраву превратить в дремучий лес.

4. Внешняя реальность бывает не только объективно-витальной, но также ролево-социальной и гностически-идеальной. То есть по отношению к моей самости мое радостное подчинение ректору университета и формула относительности Эйнштейна такие же внешние реальности и, может статься, даже более реальные, чем то кресло, на котором я сижу у себя на кафедре.

5. Наконец, по замечанию Юнга, «состояние мира является пожеланием, и если достигнуто согласие с миром и с самим собой, то это примечательное событие»20. Я бы добавил, что совпадение внешней и внутренней реальности – событие не слишком частое. Иногда – и очень часто у художников и философов – Потребность и Воля заставляют нашу душу намеренно не совпадать с тем, что им кажется низменным, несовершенным, скучным, некрасивым и т. п. Длительное и резкое несовпадение двух реальностей Зигмунд Фрейд называет неврозом21.

II. «Мех с вином»

§ 153

Каким образом биотрансценденция сочетается с биофеноменальным? Как ормическое преобразуется в психическое? Если нечто, как говорят психологи, «заряжает» нашу психику, приводит ее из латентного состояния в динамическое, то как феноменально выглядит эта зарядка, как ее можно описать и исследовать на психосоматическом уровне?

На все эти вопросы пытается ответить информационная теория эмоций Павла Симонова. Тут Симонов поистине новатор. Фрейд, постоянно рассуждавший о зарядке психических процессов, насколько мне известно, функциональной стороне эмоций почти не уделял внимания. Юнг – помните? – заявил, что «аффекты» и эмоции «ускользают от всех попыток психологов дать им окончательное определение»22.

От Симонова эмоции не ускользнули. Его теория эмоций теперь вошла в учебники; ее изучают будущие биологи, физиологи, психологи, некоторые, к сожалению, для того, чтобы, получив образование и став профессиональными учеными, благополучно о ней забыть. А зря, господа. Эмоции представляют ту единственную дорожку, которая ведет нас от нашего ограниченного в своих познавательных способностях сознания в сферу Потребности и Воли.

Симоновскую теорию эмоций мы кратко рассмотрели в § 5; более детально с ней можно ознакомиться по статьям и монографиям Симонова. Поэтому в данном параграфе я собираюсь лишь антропологически исполнить то, что Симонов исследовал и описал психофизиологически.

Само слово «эмоция» (e-motion) своей латинской этимологией указывает на нечто, приводящее в движение. Насколько я понимаю, мы, как лягушки, не видим наших психических содержаний, пока они неподвижны, пока та или иная эмоция не привела их в движение и не превратила в психический процесс. В ормологическом плане эмоции суть второй этап того трансцендентального движения, которое начинается на ноуменальном левобережье и достигает нашей феноменальной психичности. Используя язык генетики, мы, кажется, можем сказать, что потребности транскрибируют наш антропоноумен, а эмоции транслируют его в наше психическое; для физиологической трансляции в нашем теле есть соответствующие соматические механизмы.

Напомню, что, по определению Симонова, эмоция есть «функция актуальной потребности и вероятности (возможности) ее удовлетворения»23. С позиций ормологии, стало быть, она наделена двоякой функцией, транслируя в психику не только Потребность, но и Волю, ответственную за потребностное удовлетворение. Потребностную трансляцию эмоции разглядел даже Фрейд, заявив, что «чувство может служить источником энергии лишь в том случае, если само оно является выражением какой-то сильной потребности»24. Воля, по Симонову – «мотивация», нуждается в эмоциональном обеспечении, пожалуй, даже в большей степени, чем Потребность; именно эмоциональным движением она подкрепляет, компенсирует и переключает25.

Однако, как представляется, важнейшей функцией эмоций является не транслирование Потребности и не вооружение Воли, а психическое проявление, оформление и обеспечение ормического (потребностно-волевого) взаимодействия. Симонов часто описывает, как «в доспехах положительных и отрицательных эмоций» конкурируют различные потребности26. В сфере конкуренции «потребности» и «мотивации» для него синонимичны. Но нам необходимо проследить, как посредством эмоций в диалектическое взаимодействие с Потребностью вступает Воля, нужное ей подкрепляя и компенсируя, а ненужное растормаживая, вытесняя и переключая.

Важно, что это диалектическое противостояние наблюдается не всегда и не везде. «То, что мы совершаем, – писал Адлер, – мы могли бы делать и без участия чувств, – чувства лишь сопровождают наши действия»27. Вдвойне неточно. Во-первых, «чувства» (если их отождествлять с эмоциями) не сопровождают, а психоэнергетически обусловливают наши действия. Во-вторых, значительная часть ормического взаимодействия и волевого решения происходит без участия эмоциональных процессов28. Эмоции возникают и заряжают нашу психику лишь в тех случаях, когда Воля не соглашается с Потребностью, а Потребность не