Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков
Подтверждением нашей догадки могут служить официальные просьбы В. А. Косоговского, направленные посланнику и министру иностранных дел Н.К. Бирсу, об освобождении ротмистра от всякой служебной ответственности[1270]. «С точки зрения чисто строевой – ротмистр Бельгард выдающийся кавалерийский офицер», – писал он[1271]. Конечно, можно предположить, что, освоившись с должностью, полковник осознал, что действия В. К. Бельгарда, за которые он его критиковал, были оправданы. Отсюда – и резкое изменение тональности в характеристиках коллеги. Но в свете менявшейся политики российских высших властей относительно Персии и ПКБ, а также очевидного задания сместить ротмистра более предпочтительнее выглядит версия о стремлении «замять» дело к обоюдному удовлетворению обеих сторон.
Помимо указанных документов, штабом Кавказского военного округа было подготовлено две справки. Первая именовалась «Перечень работ, представленных ротмистром Бельгардом в штаб Кавказского военного округа в течение полуторагодового его пребывания в Персии»[1272]. Этот документ является хорошим свидетельством старательного исполнения В. К. Бельгардом своих второстепенных обязанностей, а заодно и дает ясное представление, из чего последние состояли. Список включал следующие позиции:
1. Сведения о персидской армии (дислокация с обозначением списочного и наличного числа чинов каждой части и имен командиров отдельных частей) – 1 работа. В дополнение к ней были поданы сведения о количестве и роде артиллерийских орудий в персидской армии (1 работа), ружей (1 работа), информация об изменениях в дислокации иранских вооруженных сил в 1894 г. (1 работа). Итого – 4 работы[1273].
2. Маршрутные описания и личные рекогносцировки ротмистра – 33 работы. На их основе Шталем составлено 16 листов карты Персии. «Подобной карты нигде не существует», – отмечал составитель «Перечня»[1274].
3. Работы по текущей военной агентуре: «часть военная» – 12, «часть военно-политическая» – 8.
«Итого ротмистром Бельгардом в течение полуторагодичного пребывания в Персии… представлено по разным отраслям военных сведений 37 работ и 16 листов 5-тивёрстной карты г. Шталя, – подводил итог составитель отчета. – А по военной агентуре, кроме того, представлено 20 работ, из которых 18 рапортов и 2 подробные записки»[1275]. Как следует из «Перечня работ…», В. К. Бельгард в целом успешно справлялся со второй своей обязанностью – негласного военного агента. При этом большую часть работы (если не всю) он делал самостоятельно, так как офицеров в ПКБ было всего двое, а «казакам» сбор маршрутных сведений русские инструкторы не доверяли.
Второй документ нами уже неоднократно цитировался. Это «Краткий очерк отношений полковника Косоговского к ротмистру Бельгарду».[1276] В нём были изложены факты, свидетельствовавшие о враждебном настрое полковника к своему подчиненному, фиксировавшемуся разными лицами до и во время командования В. А. Косоговского бригадой. В «Очерке» проводилась мысль о крайней предвзятости нового Заведующего к В. К. Бельгарду. Последний представлялся как офицер, всячески заслуживающий поощрения, а не порицания. В подтверждение этому приводились результаты его деятельности на посту командира ПКБ: «1) заведение русской отчётности по хозяйству бригады; 2) увеличение бригадного бюджета; 3) возвращение бригаде и русским инструкторам расположения шаха; 4) ряд дел по военной агентуре»[1277].
28 февраля 1895 г. в Канцелярию ВУК Главного штаба на имя управляющего делами Ф.А. Фельдмана поступила характеристика на ротмистра от генерал-лейтенанта Дмитрия Богдановича Тер-Асатурова – начальника (с 10 октября 1884 до 8 февраля 1895 гг.) 11-й кавалерийской дивизии, во вторую бригаду которой входил 33-й драгунский Изюмский Его Королевского Высочества Принца Генриха Прусского полк, где служил В. К. Бельгард. В целом характеристика была положительная. Генерал подчеркивал, что не знает, что произошло с ротмистром в Иране. Тем не менее «всякие нарекания на оного офицера могут быть вследствие одних лишь недоразумений», – резюмировал он, исходя из предыдущей службы подчиненного ему офицера[1278].
В марте 1895 г. на основе собранных документов Командующий войсками Кавказского военного округа составил личное заключение по делу В. К. Бельгарда, предназначавшееся Н.Н. Обручеву, а через него – военному министру и императору. «По рассмотренным данным по обвинению ротмистра Бельгарда полковником Косоговским, судя по документам, включающим показания российского императорского посланника Бюцова, обвинения полковника Косоговского и объяснения ротмистра Бельгарда, дело представляется в следующем виде, – резюмировал С. А. Шереметев. – Ротмистр Бельгард был назначен в Персию по представлению кавказского начальства. В течение годичного командования ПКБ он впервые ввёл хозяйственную отчётность по русскому образцу и приобрёл полное доверие шаха, выразившееся в увеличение при нём бюджета бригады опять до прежних размеров. Он значительно поднял строевое образование бригады, и вообще вёл всё дело как к полному удовольствию его величества шаха, так и русской императорской Миссии». Последнее выражалось, по мнению Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, в хлопотах посланника об утверждении В. К. Бельгарда командиром ПКБ, а также в том, что Е.К. Бюцов сообщил о неосновательности обвинений полковника начальнику Главного штаба. Кроме того, ротмистр предоставил значительное количество работ по военной агентуре, что свидетельствовало о его профпригодности для занимаемой должности[1279]. В этой части заключения бросается в глаза, что С. А. Шереметев не слишком вдавался в детали и сообщал далеко не всё. Так, оставался открытым вопрос, почему же на Кавказе всё-таки решили убрать ротмистра с поста, если тот проявил себя с лучшей стороны. Очевидно, что посланник стоял горой за ротмистра, который действовал в интересах укрепления российского влияния: создавал из ПКБ видимость, не создавая реальной силы. Тем не менее личное отношение командующего Кавказским военным округом к деятельности В. К. Бельгарда и патронировавшего его высокопоставленного лица осталось «за кадром», хотя в происшедшей истории играло, вне всякого сомнения, большое значение.
«Часть обвинений полковника Косоговского, – писал далее С. А. Шереметев, – указывает на крайнюю односторонность и пристрастие в обсуждении поступков ротмистра, другие обвинения – что они были сделаны полковником тогда, когда он ещё не успел ознакомиться с условиями бригадного
