Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс

Глава 5

Инчхон

Инчхон. При бесспорно корейском происхождении названия города в нем удивительно ощущается американский характер. Инчхон вызывает в памяти образ военного гения, не потускневшего с годами и не омраченного недавними воспоминаниями о поражениях в Азии. В нем увековечено победоносное «мы смогли», импровизация и риск величайшего размаха, но прежде всего сила духа Дугласа Макартура. Мы еще много будем говорить о неудачах американцев в Корее – о катастрофических просчетах командования и о недостатках бойцов, так что перехвалить его не рискуем. Высадка десанта 15 сентября 1950 года была полководческим шедевром Макартура. Живи мы в мире, где военные вопросы решались бы по законам наивной справедливости, операция «Хромит» обеспечила бы Штатам победу в этой войне.

С самых ранних этапов конфликта, когда 8-я армия пыталась сохранить боевые позиции на юго-востоке Кореи, мысли Макартура были прикованы к возможной десантной операции в Инчхоне – с почти мистической убежденностью в успехе. В июле он сказал генералу Лемюэлю Шеперду, командующему морской пехотой флота, когда они вместе разглядывали карту в его кабинете: «Будь у меня 1-я дивизия морпехов, я бы высадил их здесь, в Инчхоне, и переломил ход войны»[111]. И как раз в это время 1-ю дивизию морской пехоты всеми правдами и неправдами собирали и спешно везли через Тихий океан. Но высадке в Инчхоне предшествовали полтора месяца ожесточенных споров. Одну из сторон в этих спорах представлял Комитет начальников штабов, все главные морские офицеры на Дальнем Востоке и львиная доля экспертов из сухопутных войск, морской пехоты и морского десанта. Не будем забывать, что дело происходило сразу после войны, когда среди среднего и высшего офицерского состава все еще предостаточно было тех, кто разрабатывал и проводил десантные операции в условиях противодействия противника, к тому же с переброской войск через весь Тихий океан. Эти люди по опыту знали все тонкости, связанные с приливами, крутизной берегов, пропускной способностью участков высадки, планированием огневой поддержки. Они проанализировали замысел Макартура со всем профессиональным пристрастием и почти единодушно высказались против.

Начальника оперативного отдела 1-й дивизии морской пехоты, полковника Альфу Баузера, прибывшего в Токио в самом начале сентября, поражали разброд и шатания, с которыми он столкнулся: «Все было вилами по воде. Представление о том, удастся ли и дальше удерживать Пусан, менялось день ото дня. В штабе Макартура жили в каком-то мире грез. Я не понимал, через какие розовые очки они смотрят. И от этого мне становилось жутко»[112]. Прибывший из Калифорнии подполковник Эллис Уильямсон и начальник оперативного отдела «Корпуса Х» тоже нашел настроения в токийском штабе «довольно мрачными». Услышав обсуждение высадки в Инчхоне, он, как и ряд других штабных офицеров, подумал, что перепутали место для десанта, выбрав не ту сторону полуострова. Но Макартур объяснил: «Это будет как электрический вентилятор. Вот он дует, но вы подходите к стене, выдергиваете шнур из розетки, и он останавливается. Когда мы высадимся и хорошенько продвинемся от берега в Инчхоне, северокорейцам ничего не останется, кроме как отойти или сдаться»[113].

Более подходящих точек, чем Инчхон, для высадки морского десанта с целью окружения противника действительно не было. Кунсан располагался слишком близко к осажденному Пусанскому периметру, поэтому там высаживаться было бы бессмысленно. Чиннампхо, пхеньянский порт, наоборот, находился слишком далеко на севере. В расположенном южнее Инчхона на западном побережье Пхосунмёне негде было бы развернуться, чтобы начать наступление вглубь полуострова. Инчхон же мог похвастаться одним из самых больших приливных диапазонов в мире – тридцать два фута (9,8 метра). Но дат, в которые прилив достигнет достаточной высоты, чтобы предоставить в распоряжение крупных десантных судов три коротких часа на высадку, прежде чем берег снова превратится в непроходимое илистое болото, намечалось всего три – 15 и 27 сентября и 11 октября. К этой проблеме, а также проблеме бурного течения в подходном канале Летучей Рыбы добавлялась еще одна – невозможность обеспечить тактическую внезапность у волнолома, где предстояло выбираться на берег основным силам десанта. За одиннадцать часов до штурма Инчхона американцам придется открыто просигналить о своих намерениях, захватив прибрежный остров Вольмидо, с которого можно было контролировать подступы. На этом проблемы не закончатся, а только усугубятся: ограниченные возможности по перевалке грузов; надвигающийся сезон тайфунов; крутые холмы, с которых грамотный противник мог обрушить на береговой плацдарм сокрушительный огонь. И наконец, график приливов вынуждал провести основную высадку вечером, оставляя штурмовой группе лишь два часа светлого времени, чтобы захватить плацдарм и закрепиться в городе с населением в 250 000 человек.

В памяти военных еще свежа была история высадки в Анцио. Тогда столь же грандиозная операция, как в Инчхоне, привела, по меткому выражению Черчилля, к тому, что вместо того, чтобы отправить на берег «дикую кошку, способную выпустить из бошей кишки, посадили на мель огромного кита»: десант оказался заперт под шквальным огнем на тесном плацдарме. Зачем же идти на такой огромный риск сейчас, когда достаточно привести на подмогу 8-й армии в Пусане две имеющиеся дивизии и прорыв удастся осуществить более привычными средствами? Генерал морской пехоты Шеперд выступил против высадки в Инчхоне, поскольку воспринимал северокорейцев как фанатиков, способных оказать американцам такое же яростное сопротивление, как японцы на Иводзиме шестью годами ранее.

Всем этим доводам и выдвигавшему их высшему генералитету Макартур противостоял один. Он и сам вполне разделял опасения, что от Инчхона слишком далеко до Пусанского периметра. Однако он видел и другое – глубоко деморализованное состояние войск ООН под командованием Уокера. Посылать последние доступные подкрепления в Пусан – значит загонять себя в опасный стратегический тупик. Макартур же замахивался на крупный прорыв, стратегическую свободу, удар, позволяющий выиграть войну. На всю обоснованную аргументацию адмиралов, генералов и штабных офицеров он отвечал только железобетонной мистической уверенностью, диктуемой инстинктом.

До конца своих дней никто из присутствовавших не забудет решающее совещание 23 августа на шестом этаже «Дай-Ити» Макартура с верховным американским командованием на Дальнем Востоке. Там был и Стрейтмейер, и Рэдфорд, и прибывшие из Вашингтона Коллинз с Шерманом; был командующий морской пехотой флота Шеперд, были адмиралы ВМФ Страбл и Дойл. Коллинз открыто выразил опасения армии по поводу того, чем может закончиться отвод бригады морской пехоты из Пусана ради высадки десанта. Шерман выступил за более безопасную высадку в Кунсане. Затем другие морские офицеры во главе с адмиралом Тернером Джоем обрисовали самые главные, на их взгляд, трудности высадки морского десанта в Инчхоне. Позицию ВМФ резюмировал контр-адмирал Джеймс Дойл, холодно подытоживший: «Все, что я могу сказать, – [высадка в] Инчхоне не является неосуществимой». Тогда поднялся Макартур, попыхивая своей трубкой из кукурузного початка.

Он говорил размеренно своим звучным поставленным актерским голосом [вспоминает один из слышавших его тогда офицеров]. «Адмирал, за все годы военной службы я не слышал доклада более блестящего. Вы рассказали мне все, что я всегда мечтал узнать о приливах. Вы ведь помните, как в Первую мировую перебрасывали в Европу наши дивизии через кишащий подводными лодками океан? Я бесконечно восхищаюсь нашим флотом. Именно флот позволил нам подняться после батаанского позора».

И тут у него слезы в глазах заблестели. «Никогда не думал, что настанет день, когда флот не сможет поддержать армию в ее операциях»[114].

Это был настоящий спектакль. В своей речи Макартур коснулся и коммунистической угрозы Корее: «Ясно как божий день, что именно Азию участники коммунистического заговора выбрали для разыгрывания своей комбинации по завоеванию мира. Полем для испытания стал не Берлин, не Вена, не Лондон, не Париж и не Вашингтон. Мы проходим это испытание здесь и сейчас, на реке Нактонган в Южной Корее…» Он вызвал из небытия дух своего кумира, генерала Вольфа, которому тоже пришлось когда-то выдержать противостояние со штабом, доказывая необходимость штурма Квебекских высот. Он сделал кажущуюся невозможность воплощения