Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн
1. Союзники, будучи на ветре, спустились всем флотом в строе фронта. По обыкновению, маневр был исполнен дурно, и – как всегда случается – авангард попал под огонь неприятеля раньше центра и арьергарда и потерпел самый тяжкий урон.
2. Адмирал Герберт, главнокомандующий флотом, не атаковал противника с надлежащей энергией, удержав свой центр на слишком большом от него расстоянии. Союзные авангард и арьергард вступили с неприятелем в бой на близкой дистанции. Поль Ост объясняет[106] этот маневр союзников тем, что адмирал намеревался напасть на французский арьергард. Для этой цели он приблизил центр к арьергарду и держался на ветре на расстоянии дальности пушечного выстрела, чтобы помешать французам повернуть на другой галс, норовя поставить арьергард между двух огней. Если это действительно так, то его план, в общем-то довольно целесообразный, был ошибочен в деталях, потому что при таком маневре возникало большое расстояние между центром и авангардом. Ему следовало бы атаковать, как сделал Рюйтер под Текселем, такое число арьергардных кораблей противника, с каким можно было рассчитывать справиться, поручив в то же время своему авангарду отвлекать французский авангард, не вступая в близкий бой. Можно допустить, что адмирал, который, вследствие меньшей численности своего флота, не может развернуть такой длинной и сомкнутой линии, как неприятель, не должен позволять обойти концевые части своих сил; но он должен стремиться к этой цели не оставлением большего разрыва в центре, а увеличением промежутков между теми кораблями, которым предписано уклоняться от боя на близкой дистанции. Союзный флот в итоге был поставлен между двух огней в двух частях – в авангарде и в центре, и обе эти части были атакованы.
3. Командир французского авангарда, видя, что голландская эскадра близко подошла к нему и что вследствие урона она находится в худшем, чем его эскадра, состоянии, отослал вперед шесть головных кораблей, которые обошли линию голландцев, поставив этим противника между двух огней.
Бичи-хэд, 10 июля 1690 г. / Ла-Хог, 21 мая 1692 года План VIVI
В то же самое время Турвиль, не имея противника после того, как отбил головной дивизион неприятельского центра, приказал выйти вперед своим головным кораблям, которые диспозиция Герберта оставила свободными, и послал их усилить атаку голландского авангарда.
Это повело к свалке в голове линии, в которой голландцы, как слабейшие из противников, сильно пострадали. К счастью для союзников, ветер стих; пока сам Турвиль и другие французские корабли спускали шлюпки, чтобы выбраться на буксире в надлежащую позицию, союзники догадались отдать якоря под парусами; а затем, прежде чем Турвиль успел исполнить задуманный маневр, отлив в юго-западном направлении отнес его на дистанцию, не допускавшую возможности сражения. Затем он встал на якорь в одной лиге от неприятеля.
В девять часов пополудни, когда приливное течение изменилось, союзники подняли якорь и легли на курс ост. Так сильно поврежден был их флот, что, согласно английским описаниям, решено было скорее потопить корабли, потерпевшие урон, чем рисковать новым боем для их спасения.
Турвиль преследовал; но вместо того, чтобы предписать своим кораблям идти в погоню по способности, он держал флот в линии баталии, уменьшая скорость в зависимости от самого медленного из кораблей. Между тем выпавший ему случай принадлежал к числу тех, в которых свалка позволительна или даже прямо обязательна. Разбитого и бегущего неприятеля нужно преследовать с наивозможной энергией, заботясь о сохранении строя лишь настолько, насколько это необходимо для обеспечения взаимной поддержки преследующим кораблям; а это условие никоим образом не требует относительных направлений и расстояний, какие необходимы в начале или в середине боя с дающим серьезный отпор противником. Неумение понять необходимость общего преследования указывает на пробел в качествах Турвиля как воина, и этот пробел, как бывает обыкновенно, проявился в самый решительный момент его карьеры. Ему никогда уже не представлялось другого такого случая, как это первое большое генеральное сражение, в котором он был главнокомандующим и исход которого Ост, бывший на флагманском корабле, называет самой полной морской победой, когда-либо одержанной. В ту пору она действительно казалась таковой, но вряд ли была решительной, хотя могла бы ею быть. Французы, согласно Осту, не потеряли ни одной шлюпки, уж тем более ни одного корабля, и это обстоятельство, если оно и вправду имело место, делает еще более непростительной вялость, с какой Турвиль преследовал союзников, которые, приткнув к мели шестнадцать кораблей, сожгли их в виду неприятеля, гнавшегося за ними до Даунса. Английские писатели упоминают, впрочем, о потере союзниками всего восьми кораблей – оценка, быть может, настолько же уклоняющаяся от истины в одну сторону, насколько оценка французов уклоняется в другую. Герберт, введя свой флот в Темзу, приказал снять фарватерные буйки и устранил этим для неприятеля возможность преследования [107].
Имя Турвиля – единственное великое историческое имя в этой войне, если мы исключим прославленных приватиров, во главе которых стоял Жан Бар. Между английскими моряками, командовавшими эскадрами, людьми храбрыми и предприимчивыми, нет ни одного, за кем можно было бы признать исключительные заслуги. Турвиль, прослуживший к тому времени во флоте почти тридцать лет, был одновременно моряком и воином. С превосходным мужеством, поразительные примеры которого он нередко проявлял в юности, он соединял опыт, вынесенный из участия во всех сражениях того времени, где только появлялся французский флот, – в Англо-голландской войне, в Средиземном море и в борьбе с берберийскими пиратами. Достигнув чина адмирала, он командовал лично всеми крупными флотами, что выходили в море в первые годы этой войны, и внес в командование научное знание тактики, основанное как на теории, так и на опыте и соединившееся с тем практическим знакомством моряка со своим делом, какое необходимо для умения надлежащим образом применять тактические принципы к маневрированию флота в океане. Но при всех этих высоких качествах ему, кажется, недоставало того, в чем так нуждаются многие воины, а именно способности смело принимать на себя большую ответственность [108]. Осторожность, с какой он преследовал союзников после сражения при Бичи-Хэде, была следствием этого, пусть так не кажется с первого взгляда; перед нами черта характера, которая заставила его два года спустя повести свой флот почти на верную гибель, потому что он не посмел ослушаться лежавшего у него в кармане приказа короля. Он
