Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн
Естественно, что более всех при этом пострадала огромная, но слабая монархия, центром которой была Испания, уступившая Франции Франш-Конте и многие укрепленные города в Испанских Нижних землях, раздвинув границы Франции на восток и северо-восток. Голландия, ради уничтожения которой Людовик начал войну, не потеряла ни пяди земли в Европе; за океаном же она утратила только колонии на западном берегу Африки и в Гвиане. Своим спасением и успешным исходом войны потом она обязана была своей морской силе. Эта сила спасла ее в крайней опасности и сделала способной выдержать расходы в общей войне; даже можно сказать, что эта сила была одним из главных факторов – притом не уступавшим в значении ни одному из прочих по отдельности, – повлиявших на исход великой войны, которая формально закончилась Нимвегенским миром.
Тем не менее чрезмерное напряжение подорвало силы Голландии, и через несколько лет страна совсем поникла. Но каковы были последствия разорительных войн той эпохи для гораздо более могучего государства, крайняя притязательность короля которого и была главной причиной военных действий? Между многими отраслями деятельности, ознаменовавшей блестящее начало правления молодого Людовика, ни одна не имела такого значения и не обладала таким интеллектуальным запасом, как деятельность Кольбера, которая направлена была сначала на восстановление финансов из расстроенного состояния, а затем на создание прочных оснований национального богатства. Это богатство в то время значительно уступало возможностям Франции, и надлежало исправлять положение, покровительствуя производству, побуждая торговлю к здоровой деятельности, расширяя судоходство, создавая большой военный флот и развивая колонии. Одни из перечисленных элементов суть источники, а другие – составляющие части морской силы, которая, в свою очередь, должна считаться непременной принадлежностью державы, прилегающей к морю, если не главным источником ее могущества. Почти десяток лет все шло хорошо; величие Франции укреплялось во всех названных направлениях быстро, если не одинаково, и доходы короны поразительно увеличивались. Затем пришел час, когда королю надлежало решить, на какой из двух открывавшихся путей направить силы нации, вызванные к напряженной деятельности его честолюбием; куда целесообразнее применить доступные средства? Один из этих путей требовал громадного напряжения сил, но совсем не помогал естественной деятельности народа – скорее, затруднял ее и разрушал торговлю, оставляя обладание морем в пренебрежении. Другой обязывал к немалым расходам, но обеспечивал мир на границах государства, вел к обладанию морями и, побуждая к развитию торговли и всего, от чего та зависит, сулил доходы, почти, если не совершенно, равные тем расходам, которые государству пришлось бы произвести. Это не фантастическая картина: поведение Людовика XIV относительно Голландии и последствия этого поведения фактически подтолкнули Англию на путь, который привел ее, еще при жизни французского короля, к результатам, на которые Кольбер и Лейбниц надеялись для Франции. Именно своей политикой Людовик переправил грузы различных наций, перевозившиеся прежде голландцами, на корабли Англии, позволил ей мирно колонизовать Пенсильванию и Каролину и занять Нью-Йорк и Джерси; наконец он, для обеспечения английского нейтралитета, пожертвовал процветавшей торговлей Франции. Не сразу, но весьма быстро Англия заняла передовое место как морская держава, и, пусть порой бывало тяжело стране в целом или отдельным ее гражданам при международных столкновениях, всегда можно было сказать, что даже в войну ее благосостояние возрастало. Без сомнения, Франция не могла ни забыть своего континентального положения, ни всецело уклониться от континентальных войн; но можно допустить, что избери она путь морской державы, то удалось бы избежать многих осложнений и перенести с большею легкостью те из них, которые были неизбежными. Ущерб, ею понесенный, не был неисправим по условиям Нимвегенского мира, но «земледельческие классы, торговля, мануфактуры и колонии одинаково пострадали от войны; условия мира, столь выгодного для территориальной и военной силы Франции, были гораздо менее выгодны для ее мануфактур, так как покровительственные тарифы были понижены в пользу Англии и Голландии»[95], двух морских держав. Коммерческое судоходство было расстроено, и блестящий рост королевского флота, который возбуждал зависть Англии, оказался подобен росту дерева без корней: это дерево вскоре завяло в палящем дыхании войны.
Прежде чем окончить рассмотрение этой войны с Голландией, полезно сделать краткое замечание о графе д'Эстре, которому Людовик поручил французский контингент союзного флота и который командовал при Солебее и Текселе, так как это замечание прольет некоторый свет на качества французских морских офицеров той эпохи, когда опыт еще не сделал многих из них моряками. Д'Эстре вышел в море в первый раз в 1667 году, будучи уже человеком зрелых лет, но в 1672 году мы видим его главнокомандующим сильной эскадрой, в которой Дюкен занимал подчиненный пост, хотя этот офицер был моряком уже в течение почти сорока лет. В 1677 году д'Эстре получил от короля отряд из восьми кораблей, который должен был содержать за свой счет, при условии права на половину стоимости тех призов, какие ему удастся захватить. С этой эскадрой он атаковал голландский остров Тобаго – с решимостью, которая показала, что отнюдь не недостаток мужества обусловил его двусмысленное поведение при Текселе. В следующем году он снова вышел в море и ухитрился посадить на мель всю эскадру у Птичьих островов. Описание этого события, сделанное капитаном флагманского корабля, настолько же забавно, насколько и поучительно. В своем рапорте он говорит: «В тот день, когда эскадра погибла, штурманы, определив ее место по высоте солнца, были созваны, как обыкновенно, в каюту вице-адмирала. Опускаясь туда узнать, что происходит, я встретил третьего штурмана Бурдалу, который выходил мне навстречу с ворчанием. На мой вопрос, в чем дело, он ответил: ”За то, что я нашел больший дрейф, чем другие штурманы, адмирал обижает меня угрозами, как обыкновенно; между тем я виноват лишь тем, что делаю лучшее, на что способен“. Когда я вошел в каюту, адмирал, который был очень рассержен, сказал мне: ”Этот бездельник Бурдалу всегда является ко мне с разными бессмыслицами, я прогоню его с корабля. Он
