«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

Если Михайлов, как правило, не выражал инвективы в адрес депутатов прямо, стремясь подвести читателя к определенной мысли, то в «Правительственном вестнике» были четко проартикулированы все требования к народным избранникам и представления о том, каким должен быть парламент, имплицитно содержащиеся в текстах официоза военного ведомства. В одной из передовых статей ведущий политический обозреватель «Правительственного вестника» писал следующее: «Привлечение к государственной деятельности новых слоев образованного общества должно было, согласно почти общим ожиданиям, уже в ближайшее время внести успокоение в страну. Охотно верилось, что созыв Государственной думы откроет собой эру небывалой даровитости. Новые люди, чуждые рутине, свободные от ошибок прошлого, должны были своей кипучей творческой деятельностью исцелить раны нашего исстрадавшегося отечества. К сожалению, надежды эти за истекшие два месяца получили лишь очень слабое осуществление и даже, может быть, не осуществились вовсе»[189].
Что же анализ известий о Государственной думе на страницах «Русского инвалида» позволяет сказать о вовлечении профессиональных военных в сферу публичной политики, их заинтересованности в деятельности первого российского парламента?
Во-первых, как было показано выше, редакция газеты, принимая решение об освещении деятельности Думы, исходила из того, что значительная часть читателей неизбежно будет в той или иной степени интересоваться происходящим в стенах Таврического дворца. Таким образом, стоявшее за редакцией «Русского инвалида» Военное министерство подразумевало уже имеющуюся определенную степень политизированности офицерства, не могущего всецело отстраниться от участия в обсуждении злободневных вопросов в период бурной политической активности населения и коренных преобразований государственного строя. Конечно, от праздного интереса к новостям из Думы было еще далеко до ясного понимая расстановки сил и тонкостей переживаемого момента, формулирования четкой позиции по каждому из вопросов, внятного артикулирования требований и оформления политических симпатий. При этом внимание к деятельности Думы официоза Военного министерства является достаточно весомым аргументом в пользу существования и широкого распространения, по крайней мере, такого интереса. В этом плане офицер мог не слишком отличаться от российского обывателя, также читавшего газеты, но недостаточно разбиравшегося в тонкостях социалистических учений, различиях между политическими партиями, предназначении института парламента и сути предлагаемых реформ.
В «Инвалиде» Михайлов помимо репортажей из Таврического дворца отвечал еще и за ведение рубрик «Обозрение газет», «Очерки о Японии», составлял отчеты о суде над контр-адмиралом Небогатовым и о заседаниях «Лиги обновления флота»[190]. То есть являлся активным и значимым сотрудником редакции, от которого зависело наполнение наиболее интересных (после наград и назначений) новостных разделов газеты. Однако с полемической заметкой от своего имени Михайлов выступил лишь однажды. Статья называлась «Необоснованные черные мысли». В ней Михайлов спорил с ведущим публицистом «Нового времени» М.О. Меньшиковым, писавшем о «расстройстве армии» после Русско-японской войны. Эта статья интересна в нескольких отношениях. Во-первых, в Михайлове виден опытный журналист. Он пишет об особом влиянии печатного слова, способного внушить человеку мысли, противоречащие его личному опыту: «Жажда каждого слова, пришедшего с родины, была так велика, что газеты читались всеми до последнего чина армии, и что тогда еще никто не был в состоянии относиться критически и хладнокровно к этому голосу с родины, и все бралось на веру»[191]. Во-вторых, он отмечает затронувшее и военные круги особое настроение накануне созыва Думы, говоря, что критическая книга генерала Е.И. Мартынова «Из печального опыта Русско-японской войны» могла появиться только «весной этого (1906 г. – А. Ф.) года, когда общество наше возлагало несбывшиеся надежды на тогдашнюю Государственную думу»[192]. И в‐третьих, в ней снова проявляется патриотизм Михайлова: «Но никакого расстройства армии в действительности нет. Напротив, несмотря на тяжелое, смутное время, армия самоотверженно несет тяжелую службу и является оплотом законности и порядка в стране»[193].
Михайлов исполнял функции парламентского корреспондента «Инвалида» и во времена II Думы. Основные приемы остались теми же, однако формат репортажей несколько изменился. Это было связано с тем, что правительство П.А. Столыпина отказалось от пассивной тактики кабинета Горемыкина. Премьер выступал в Думе с программными речами, а его коллеги защищали перед депутатами ведомственные законопроекты. Соответственно, пересказу речей депутатов (даже правых) стало уделяться куда меньше внимания. Если в Думе выступал кто-то из представителей исполнительной власти, то изложение его речи, как правило, занимала более половины репортажа. Выступления министров приводились со всей возможной подробностью. Иногда за недостатком места окончание печаталось в следующем номере. В свою очередь, отчеты о заседаниях, в которых не принимали участие представители ведомств, могли занимать менее столбца, «сжимаясь» более чем в два раза по сравнению с обычным объемом рубрики. Такой текст уже куда сильнее напоминал протокол, чем репортаж. Исключение делалось лишь для наиболее ярких выступлений правых и октябристов. Смысл нового подхода редакции очевиден – продемонстрировать активность правительства, отодвинув саму Думу на второй план.
Михайлов на службе в думской канцелярии
Вскоре Михайлов познакомился с жизнью российского парламента уже не как сторонний наблюдатель. В 1908 г. произошел резкий поворот в его карьере. Тогда Михайлов (с 1906 г. уже капитан) был высочайшим приказом уволен от службы при Главном штабе и назначен в канцелярию Государственной думы.
Как получилось, что кадровый военный стал чиновником думской канцелярии? Оказалось, что обновленной Думе нужны служащие,