Папа едет на море - Валентина Анатольевна Филиппенко
И как же мама была права! Где-то через час из сияющей границы моря и неба появилась моторная лодка. Она белоснежно прыгала по волнам, словно счастливый щенок, и везла к нам папу. Папа держал в руках шлем от скафандра, стирал с лысины пот, брызги волн и махал рукой зрителям на пляже.
На берегу его тут же попытались окружить любопытные отдыхающие, администраторы пансионата и директор Плёнкин. Но мой папа ловко вынырнул из круга и убежал в номер. Мы следовали за ним.
— Это так странно! — только и смог сказать папа, плотно закрыв за нами дверь.
(Нужно напомнить, что мой папа когда-то работал личным водителем русалки, сочинителем мороженого, королем музыкального племени и даже высоким добрым человеком. Что же могло так его удивить?)
— Не понимаю, зачем ради пробежки устраивать столько всего? Флаги, трибуны, скафандры! Корабль! — Папа кружил по номеру и бутылка за бутылкой пил минеральную воду. — Я опомниться не успел, вокруг меня все это закрутилось. Мы еле успели пожать руки друг другу, и то на бегу.
Мама успокаивающе погладила папу по руке.
— Уму непостижимо… Футболку, — (папа все еще был в футболке со скрипичным ключом), — они шили на заказ. Шлем тоже сделали специально. Такой огромный! И теперь обещают прислать мне сертификат об участии в ультрамарафоне Свободного Общества Бегунов. И фото.
— А как там — под водой? — спросила я.
— Красиво. Рыбы, водоросли, много света и все гудит, как оркестр перед концертом. В том числе и голоса бегунов. Они все время болтали между собой по телефону! Я видел затонувшую лодку, целый табун барабулек и общежитие крабов. Но останавливаться было нельзя — лайнер шел над нами и тянул трубки вперед.
— Как же ты остановился и вернулся на берег? — с волнением спросила мама.
— Я… попытался сказать по-французски «Я устал» и даже «У вас классные кроссовки», но понял, что меня никто не слышит. Поэтому я три раза прокричал, что хочу круассан. И это сработало! Оператор ответил звонким «ок», и за телефонный провод меня подняли на палубу. Кажется, никто из бегунов даже не заметил пропажи…
И да, потом лодочник мне признался. Мое участие понадобилось, потому что в следующий раз они хотят сделать забег с оркестром. Представляете? Чтобы оркестр бежал рядом с ними и играл. Но для этого — оказывается — надо увеличить членский взнос.
— И, наверное, для саксофониста и скрипача нужна будет целая воздушная капсула. — Мама постучала ногтем по водолазному шлему.
— Я сделаю из него аквариум, — кивнул папа. И пошел в душ, слегка подпрыгивая, будто все еще шел по дну моря в тяжелых ботинках.
Ну и денек!
Папа становится доктором
С тех пор как папа стал композитором, он начал вставать совсем рано. Только солнце поднимется — он уже чистит зубы, вытирается полотенцем, отжимается, приседает и садится за работу. Утро для него — самое чистое и легкое время. Музыке ничего не мешает. Она сама собой льется папе в уши, из папиных ушей — на клавиши фортепиано, а после — в нотный блокнот.
На море папа тоже не изменял своим привычкам. Вынырнув из-под маминой руки, он делал минимум десять отжиманий, пять раз задерживал дыхание и уходил в тайный актовый зал.
Тут я и заставала его по пути на пляж. Но одним солнечным утром вместо меня его нашел директор пансионата.
Откашлявшись, он склонился над папой и прошептал, будто боялся кого-то разбудить.
— Уважаемый Аркадий, не будете ли вы так любезны познакомиться с моей женой Розой? Которую ночь не спим, нужна ваша помощь.
Папа, признаться, смутился от таких откровений. Даже руки с клавиш убрал.
— Конечно… А в чем, собственно, дело?
— Дело в том, что она… Как бы сказать… Поет. Одну и ту же песню. Никаких сил нет. И у нее, и у меня уже голова раскалывается. Под глазами синяки. Но она поет и поет.
Папа нахмурился и тяжело вздохнул. Если бы я стояла рядом, то по его морщинкам сразу бы все поняла. Музыкальная тараторомузелла!
Эта зараза проникает в организм ослабленного восприимчивого человека и устраивается там поудобнее. Внутри у несчастного начинают звучать самые тоскливые, бессмысленные и прилипчивые песни, которые и в душе-то стыдно петь. А тут инфицированный начинает исполнять их везде: в гостях, на пляже, в туалете и даже у зубного врача.
За ужином, когда официанты разносили полные кастрюли молочного супа, Пленкин появился снова. Официанты одернули жилетки и стали разносить суп еще быстрее. Директор натянуто улыбнулся маме, отметив ее прическу и брови. Потом склонился над папой, как лампа на коленчатом штативе, и что-то тихо забормотал. Папа понимающе кивнул, извинился перед нами, убрал салфетку с колен и отправился за несчастным мужем поющей жены в темноту коридора.
Жена директора была высокой и рыжеволосой, с низким голосом и печальными глазами. Сидя в недоступной для всех части пансионата, она мурлыкала, и выла, и выстукивала пальцами одну и ту же мелодию. Прошлым летом эта песня звучала из каждого утюга.
Пленница песни покачивалась на пуфике и выла:
Но-о-о-о мо-о-о-ой ко-о-о-от,
Свитый из лап и усо-о-о-в,
Всем моим бе-е-е-едам назло-о-о-о…
Вовсе не так уж блох.
У бедного директора задрожал подбородок. На него больно было смотреть.
Папа тут же взял ситуацию в свои руки. Он попросил Розу сделать пару глубоких вдохов и выдохов и рассказать, где она услышала эту песню.
— На пляже, — всхлипнула она и затянула: — Скво-о-о-озь двери, дождь и гро-о-о-о-о-зы…
В тот вечер папа узнал, что Роза училась классическому танцу, любила инструментальную музыку и даже ездила в Москву на концерт Феодора Терезиса. А еще ценила творчество «АББЫ» и Шнитке.
Правда, любимых пластинок здесь у нее не было. Снотворного и берушей для мужа — тоже. Папа прощупал Розе пульс. Осмотрел горло. Заглянул в красные от недосыпа глаза.
— Завтра я выпишу вам лекарство, — пообещал он и направился в актовый зал.
«На дымоходе в шахматы играют»
У людей часто возникают навязчивые идеи. Например, папе как-то раз понадобился идеальный журнал со сканвордами и анекдотами. Чтобы хорошо проводить время в туалете. Поиски затянулись на три недели: то вопросы попадались легкие, то анекдоты скучные. И вот, когда образцовый сборник наконец нашелся, появилась новая проблема. Разгадать сканворды было
