Алкиной - Роман Львович Шмараков

великие подвиги с прискорбным равнодушием, всем прочим красотам предпочитая вещи умилительные или полезные. Гомер пользовался бы среди них несравненною славою, если бы наставил их, где покупать хорошие лемехи, а чтобы вызвать у них неистребимое презрение к величайшему герою, достаточно было упомянуть, что он пересаживает груши в ветреную погоду. У этих людей нет самолюбия и они не понимают его в других; оттого нет ничего однообразней их жизни, ограниченней их нужд и постоянней их привычек; если им и понадобилась Илиада, то лишь для того, чтобы иметь что-то вроде общих сновидений, ибо нет скучнее, чем чужие слушать. Я же всегда был того мнения, что надобно держать речь, покуда можно, как знаменитый оратор Гай Антоний, который очарованием своих речей удерживал присланных к нему убийц, пока не пришли другие, кто его не слушал. Потому, заботясь более о себе, чем о троянских делах, я начал понемногу приписывать гомеровским вождям необыкновенную осведомленность в сельском хозяйстве, а потом приводить к ним других знатоков этого дела, которые помогли бы мне завоевать и удержать благосклонность публики. В намерении своем я успел: недели не прошло, как все мужики только и жили, что моей Илиадой, осуждая то, что я попрекнул, и одобряя, что я превознес; только и слышно было: «Что ж ты творишь, разве такой-то, великий квестор пилосский и додонский, так себя вел, когда сватался к дочке такого-то» и тому подобное. Видя таковые улучшения, я поторопился ввести в свой рассказ несколько образцов нравственности и собрать их вместе за пиром в складчину, чтобы они там учили друг друга смазывать гусятам уши деревянным маслом. Земледельческие советы, подаваемые моими героями, тоже пока ничего у моих мужиков не испортили и никого в хлеву не заставили подохнуть; в общем, я правил ими, как Протей тюленями, применяясь к здешним нравам, чтобы стяжать приязнь, и понемногу их улучшая, ибо всемерно избегал предосудительных историй, заменяя их на благотворные. Как ты понимаешь, Илиада моя нескоро бы кончилась, да и я с этим не торопился, ибо понимал, что я здесь – словно лекарь, которого выставят вон, едва больной поправится, а мне хотелось провести время в покое и сполна вкусить гостеприимства людей, утоливших свое давнее желание. Случай, однако, вмешался и все мне испортил.

Был один человек, служивший при Акакии; ему доверяли отвезти важные письма, а также многое иное, о чем нам не стоит знать; в службе он выказывал необыкновенное рвение и считал ее выше всего на свете. Где-то в разъездах он наступил на дремавшую змею, та, раздраженная, поднялась и укусила; покамест дошло до помощи, оставалось лишь отнять ногу, чтобы не умерло с нею все остальное, ибо яд быстро растекался. Поднявшись с одра, он заказал себе ногу из лучшего дерева, а из уважения к своей должности велел вырезать на ней лучшую обувь, какую мог себе позволить. Этого-то человека, равно причастного и чуждого двум мирам, – ибо и люди, догадываясь о его ремесле, считали за лучшее его сторониться, и дубы в роще его бы своим не признали – наслало небо на нашу голову. Проезжал он казенной повозкой по нашим краям, и расковалась у него лошадь. Он в кузню; там пусто, лишь один мальчик в копоти, игравший с клещами, отвечал ему, что в этот час отец его вместе со всеми слушает Илиаду; наш хромец давай на площадь. Я же, ничего дурного не ожидая, в тот день рассказывал людям, как Менелай вновь встретился со своею Еленой. А поскольку ты ни от кого больше об этом не услышишь, то, думаю, не будешь гневаться, если я отступлю от моей повести и поведаю тебе, как вышло дело.

Всем ведомо, что боги спасли доброе имя Елены, создав на небесах «дышащий призрак», во всем ей подобный: его-то и увез Парис, с ним наслаждался любовью, меж тем как подлинная Елена, столь долгих бед невольная виновница, тихо жила за морем, в египетском дому, куда ее боги унесли. Когда же война кончилась, с ее бедствиями пропал и призрак из троянского терема: тщетно искал жену Менелай, в каждый угол заглядывая. Должно быть, когда все двери распахнули, ее вынесло наружу сквозняком, а там морской ветер подхватил и погнал. Так, стремясь по волнам, как по отчей тверди, пред удивленными глазами редкого корабела, принеслась она в те края, где о славе ее не слыхивали.

Тем временем Менелай, Деифобу отрезав уши, погубив Аякса и выполнив все, что требуют поэты, покидает троянский берег. Войну свершив, но не утолив желания, странствует он угрюмый, ничего вокруг себя не замечая, пока ревнивое море ему о себе не напоминает, эфир заткав тучами и воздвигая валы до небес. Буря играет кораблем, как ребенок орехом, мачты ломает, топит товарищей и напоследок выносит его к египетским утесам. Полумертвые выползают они приветствовать солнце и не верят, что живы. Менелай оставляет людей чинить раздробленные суда, а сам со скудною свитой отправляется вглубь страны искать помощи.

На пути его стоял постоялый двор со странной известностью. С некоторых пор поселился в нем призрак. К людям, желающим мирно провести ночь, выходила женщина несравненной красоты: одним грозная и гневная, на других глядела она с презрением, а к иным приступалась словно с мольбою и жалобой, но никто не слыхал от нее ни слова, а кто думал схватить ее, ударялись о стену лбом. Так делила она с проезжими комнату, но не покой, затем что покою им не было: утром, изнуренные больше прежнего, покидали они дом, желая хозяину всякого худа. А тот в ужасе смотрел, как гибнет его промысел, и не знал, чем дело поправить. Был у них фессалиец, оживлявший хлебные крошки: приступились к нему, не пособит ли, но и тот, полночи там проведя, выскочил со словами, что у них в Гипате такого не видано. Хозяину уже представлялось, как он со всем семейством пойдет просить подаянья, распевая на ярмарках горестные песни о гибели заведения – египтяне ведь народ, помешанный на поэзии, как ты знаешь, – однако пришла ему, совсем отчаявшемуся, помощь, откуда ее не ждали. Растекся слух о том, что у него творится, и против ожидания привлек многих. Люди, скучавшие спокойной жизнью, потянулись к нему, словно на невиданное испытание. Желанным сделалось переночевать в омраченном покое и, поутру выйдя, расславить свои опасности и мужество. Уже пеняли хозяину, для чего не нанял он человека со способностями, чтобы вести поденные записи, ибо многих огорчало, что делам их не суждено быть