Нашу маму раздраконили - Валентина Анатольевна Филиппенко
— Она… возвращается? — сквозь сопли и слюни пробубнила сестра.
— Не знаю. Кажется… — Я щурился, растягивал пальцами глаза и прикладывал над ними ладони козырьком. В темноте и в свете фонарей разобрать было трудно.
— А ну-ка! — Агата открыла камеру. — Есть же зум!
Она навела телефон на небо, скользя по экрану мокрыми, сопливыми пальцами. Я сморщился, но мешать ей не стал, потому что с экрана смартфона на нас смотрела наша дракономама. Она летела, высунув язык, словно собака, дико размахивая крыльями и вращая глазами. По драконьей морде расплывались удовольствие и счастье! Столько радости я не видел даже у корги Джека, жившего на соседской даче. Этот «коржик» носился по посёлку, так же бешено выкатив глаза и высунув язык, и вилял не только хвостом, но и всей попой, когда находил какое-нибудь сгнившее яблоко или… какашки.
И вот мама, словно Джек, неслась с неба прямо на зоопарк. Или на нас?
A-a-a!
А дальше всё случилось очень быстро. Телефон, чтобы разглядеть маму в небе, нам больше не требовался, как и всем собравшимся в очереди, а также смотрителям зоопарка, охране и, кажется, даже животным. Я чудом успел сунуть его в карман, поняв, что в парке затихли морозостойкие птицы, замолчали разговорчивые морские львы и кабаны, а также перестали сигналить машины по обе стороны от главного входа. Мама приближалась к нам, как самолёт.
— Ой-ой-ой! — Агата прижалась ко мне, предчувствуя что-то необычное. И снова напялила на голову корону.
Тем временем дракон нёсся уже на высоте многоэтажек и победно выпустил над собой столб огня. Кто-то ахнул, кто-то подпрыгнул, а мамодракон, войдя в штопор, практически падала на нас.
— А-а-а! — закричала Агата — и не зря. Резко выгнув шею, летящий ящер чуть не врезался в землю. Но вдруг поменял траекторию, проскользил вдоль земли, цапнул лапами за шиворот нас с сестрой и потащил с собой вверх.
— A-a-a! A-a-a! A-A-A!
Мы летели! В лапах мамы, то есть дракона! И орали на весь зоопарк, даже на всю Москву. Люди внизу, будка с кассиршей, арка главного входа — всё становилось меньше и меньше. Животные прятались в «пещеры» и домики. Замелькали пруды, покрытые снегом ели, украшенные ёлки, сияющие, словно новогодние игрушки, мост и купол оранжереи. Ботинки у меня с ног не падали, но смотреть вниз было всё страшнее и страшнее. Ветер полоскал рот и глаза. Мамины когти, держащие меня за пальто, опасно скрипели. Агата зачем-то хваталась за меня (глупая), а я попытался поднять голову и глянуть на маму.
Её грудь колыхалась рядом со мной от частого и довольного дыхания, полного пепла и огня; чешуя встала дыбом.
— Куда-а-а мы-ы-ы лети-и-им? — спросила Агата то ли меня, то ли ящера. Тот чуть опустил голову поближе к нам и, как мне показалось, весело засопел.
И тут под нами завиднелся пруд, где летом плавали утки и лебеди. А за ним — мы с Агатой это очень хорошо знали — должны были жить белые медведи.
Белые мишки
Дракон начал сбавлять высоту. Только что мы летели на уровне девятиэтажного дома (мамочки, это же если упасть!..) — и вот уже у наших ног поплыли деревья в лёгких снежных облачках. Мамодракон сделала крюк над вольером обезьян. Я хотел было пошутить, что Агату сейчас отдадут приматам, но вспомнил старушку с внуками у входа и промолчал.
— Мишки! Белые мишки! — радостно закричала сестра и захлопала в ладоши. Отчего стала опасно раскачиваться…
Мы спланировали над пустынным павильоном для жирафов и уже заворачивали к медведям, когда поднялся снежный ветер. У земли он был не таким холодным, как наверху, но дул сильнее. И в тот момент, когда под нашими ногами, буквально в паре метров, возникла каменная гора, устроенная для туров и горных козлов, метель резко кинулась к нам и ударила нас с Агатой в лицо. Когти дракона и ткань наших пальто жалобно заскрипели, и мы выскользнули из лап собственной матери.
А-а-а!
А-а-а-а-а!
Рухнув на гору — довольно мягкую, потому что снег с неё никто не чистил, — мы кубарем покатились вниз. Козлы и туры, как и другие животные, от вида летающего над зоопарком дракона давно попрятались и теперь, наверное, сидели под этой самой горой. Я ударился плечом и задом и, врезавшись в какую-то ель, наконец перестал катиться. Следом за мной катилась Агата и тоже затормозила — но не об ель, а об меня. Ощупав лицо и корону, она тут же вскочила на ноги.
— Вау! Вау! Ва-а-ау! Вот это да, Сеня! Вот это мы летели! Нас же весь город видел!
Агаткина корона помялась — то ли от приземления, то ли от столкновения со мной: лучики и острые края закрутились и стали похожи на макароны-спиральки. Агата этого не заметила и принялась высматривать маму. А та кружила над горой. Жалобно и горько воя, она безуспешно пыталась приземлиться.
От удара и полёта, от холода и визга мне как-то туго и медленно соображалось, что ли. Поэтому, когда из-под горы выскочил козлёнок, я не сразу понял, что это значит для нас. Зато белые медведи в соседнем вольере всё поняли и выбрались из укрытия — наверное, чтобы посмотреть на зрелищную драку. И Агата поняла.
Она попятилась, споткнулась о кочку под снегом и села прямо на меня. Тут следом за козлёнком вышли козлы.
Это были отцы — самцы с огромными витыми рогами (прямо как на Агатиной короне). Они окружили дрожащего козлёнка, наклонили головы и принялись передними копытами разбивать землю, отбрасывая её назад: готовились к атаке.
Гости парка, которые, оказывается, наблюдали за нами последнюю минуту (а больше времени и не прошло!), кинулись к забору и стали что-то кричать. У себя в вольере, через ров, выстроились и белые медведи; один даже встал на задние лапы. Не будь я сейчас в загоне со злыми горными козлами, с ушибленным задом и потерявшимися словами и мыслями, я подумал бы, что это медведи так приветствуют рыцаря.
— Бе-э-эжи-и-им! — крикнула Агата и попыталась рвануть по горе вверх.
Но убегать от горных козлов в гору — глупая идея. Я даже не пошевелился. Трое рогатых и бодатых кинулись то ли за сестрой,
