Сибирские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки

Ну и кто их знат, долго ли, мало ли шли — неизвестно. Увидали корабль. Иван-царевич говорит: «Вон, Суворушка, корабль. Давай корабельщиков в гости созовем». — «Ну так что, зови». Иван-царевич шатер поставил, ширинкой замахал, корабельщики увидали, подвернули, парус сбросили на берег. «Што вам нужно?» — «Да вот пойдемте ко мне на чашку чаю». Пошли. Иван-царевич идет, руками машет, головой вертит, ногами топат. «Дома ли Сувор, есть ли што у Су-вора попить да поесть да позавтракать?» — «Вы што за спеськи, я и сам спесько. Беритесь за ковши, садитесь за столы да ешьте».

Корабельщики заходят, дивятся: кто-то у стены говорит, а человека нет. А уж тут столы дубовы, скатерти браны, питва пьяны, ну что душа желат: вина, жаркое.

Они умылись, садятся. Иван-царевич говорит: «Суворушка, садись». Суворушка стул несет, садится, кусок кусатся, вилкой мясо тащится, рюмка выпиватся, а человека не видать. Корабельщики глядят: што это за штука така? Ну Иван-царевич все и рассказал, што теперь хлопотать не надо, каждый день стол готовый.

Ну корабельщики говорят: «Ты нам продай или променяй Суворушку. У нас есть меч-самосек и плетка-живулька». Пошли на корабль и принесли. Ну, товарищ говорит: «Меч-самосек, иди заруби товарища», Меч-самосек как пошел, так у его голова с плеч. «Плетка-живулька, иди оживи».

Плетка-живулька как дошла, стеганула, так и голова приросла, человек живой стал. Суворушка шепчет: «Меняй». А корабельщики спрашивают: «Как же его нести?» — «Да ящик нужно». Принесли ящичек, открыли. Он полетал у них желтым метлячком, они ящик закрыли, закинули его замком, понесли с собой.

Вот Иван-царевич умом думат: «Теперь я, наверно, один остался». А Суворушка: «Да пошто один? А я куда девался? С тобой».

Иван-царевич в котомку положил рог и топорик этот самосек, а плетку за ремень заткнул, был на нем синий халат.

И вот они пришли сейчас на родину Ивана-царевича в заповедный луг, где он хватал свинку и кобылу. Ну и у них был ров тут, в нем была на тот свет дыра. Они у рова-то и остановились, поставили шатер.

«Ну и мы, — гварит, — тут с тобой отдохнем, а потом царю сообщим». Ну и Иван-царевич уснул в шат-ре-то. А Суворушка стол убрал.

Два министра ходили в заповедных лугах. И говорят: «Што за шатер?» Вошли и видят его. «Смотри, Ванька-то живой, домой идет; дай, — гварят, — мы его сейчас раскачам, в ров-то бросим». Взяли раскачали и в ров отбросили его. А сами пошли, ничего не потронули.

Ну, Иван-царевич как пошевелится — и глубже катится, как пошевелится — и глубже катится. И прокатился на тот свет, пал. А на том свете тропинка, он пошел по тропинке. А уж дума его об Суворушке. Подходит к царству. Там слышит шум, гам, слезы. Он подошел и говорит: «Што же это такое у вас?» — «Да вот, — гварят, — Идолище поганое все царство наше соедат. Последнюю дочь царя — Марфу-царевну повезли на съедение». — «А это, — гварит, — што за человек едет?» — «А это ее спасать едет. Спасет, то она за его замуж пойдет». — «А мне можно с ним сясти?» — «Пожалуйста, — гварят, — садися». И они на легкой шлюпке увезли их на остров и оставили им там лодку: из троих кто-нибудь останется и приедет.

Ну, жених, который спасать-то приехал, залез на высокий-высокий дуб, чтобы его Идолище не достал. А Иван-царевич остался с Марфой-царевной на полу. И говорит: «Марфа-царевна, поищи у меня в голове. А ежели я усну и сине море вскулубатся, тогда будить меня будешь, только слезы не рони на меня, а то силы убавишь».

Ну и вот сине море вскулубалось, она его разбудить не может, второй раз вскулубалось — не может, в третий вскулубалось — не может. Идолище вылазит — она заревела и слезу ему на щеку уронила. Он соскочил: «Ах, Марфа-царевна, — гварит, — вот у меня сколько силы убавила и щеку сожгла».

Ну и вот он разбежался, замахнулся и сразу все девять голов отрубил у Идолища и его напополам рассек.

А жених увидал, что он его победил, стал с дубу слазить. И вот они сяли в лодку и поплыли обратно в царство. Иван-царевич сел возле жениха, а сидеть не может: сон одолеват. А не спит, дремлет.

Как сине море переехали, к берегу стали подплывать, жених из лодки-то его вытолкнул (заснул, стало быть, Иван-царевич). Марфа-царевна говорит: «Зачем ты его утопил?» А он ей на это: «Ежели скажешь, што я его утопил, то я тебе сейчас голову снесу. А ты, — гварит, — так скажи царю, што Идолище Ивана-царевича съел, а я победил».

Ну и вот пришли. Марфа-царевна-то так и сказала царю.

Ну и жениху надо жениться, а она тянет, не выходит. Говорит: «Пойду на сине море, умоюсь». Пойдет на сине море, ищет, шарит и до потемок проходит.

До тех пор доходила, што царь рассердился: «Человек воевал, а ты не выходишь. Седни не отпущу». Она гварит: «Еще на один час схожу, приду и сразу пойдем к жениху».

И вот она пришла, ходила-ходила и до того времени доходила, што уже темно стаёт. И заплакала: «Теперь мне, — гварит, — его не увидать и не похоронить».

И простилась, и стоит на берегу, плачет, уж ничо не видно.

И вдруг сине море вскулубалося, и волнами его выбросило кверху (на нем синенький халат, она увидела: што-то синее смелькнуло), зашла в сине море и достала Ивана-царевича (его уж стало песком замывать). «Ну, — гварит, — теперь хоть похороню его». А эта плетка у него за ремнем. Ей нечем боле охлопывать, она плетку выдернула и начала охлопывать с него песок. И он стал живой и говорит: «Ох, как я долго спал!» Ну и она тогда: «Не я бы, так ты бы век проспал». Он эту плетку подобрал и за ремень заткнул. Взяла его за руку и повела к царю, к отцу. Привела его и гварит: «Вот, тятенька, зачем я ходила на сине море умываться. Вот, — гварит, — не тот меня от смерти отворотил, а этот. Тот на дубе просидел». И все рассказала. А царь на это взгневался: «Ты бы сразу сказала, мы бы его тогда достали».

А она: «Мне приказ был не сказывать». — «Ну, Иван-царевич, будешь женихом. Я тебя сейчас на царство нацарю». — «Нет, не буду: у меня на том свете жена есть и дети». — «Ну тогда бери золота, скатного жемчуга». — «Ничо мне не надо. А как бы ты на тот свет мог вынести