Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы. Из литературного быта конца 20-х — 30-х годов - Наталья Александровна Громова
Поездка в Туркмению в 1930 году была переломным моментом их совместной жизни. Понимая, что все движется к окончательной развязке, Т. Груберт писала Луговскому в Азию:
Недоговоренный разговор. Несправедливость положения вещей. Иногда маленькие реальные факты делают непоправимое. Чувство большой потери <...> у меня еще никогда не было в сумме такого гадкого осадка, как в этом году. Разговор не оконченный, но ясный. Буду ждать тебя с настоящим мужским словом[198].
И слово было сказано. Разрыв с бывшей женой дался, видимо, легко. Он тяготился бытом, часто уезжал. Жизнь с маленьким ребенком, в небольшой комнате, обязательства перед семьей его утомляли.
В 1931 году в его жизни появилась артистичная, молодая женщина Сусанна Михайловна Чернова — композитор и пианистка. Характер у нее был импульсивный и гордый. Родилась и выросла она в Баку. Дружила с женой поэта Сергея Городецкого Нимфой, которая вместе с ним жила там в 20-е годы. Интересно, что Сусанна училась у Нейгауза, и в письмах к Луговскому она неоднократно упоминает об его уроках. Сусанна дружит и с Асмусами.
Все только начиналось, и Луговской еще не знал, куда качнется маятник. Его вполне устраивала бы жизнь на два дома, но отношения с Сусанной становились все более глубокими. Разлука и переписка усиливали натяжение.
Мне хотелось какой-нибудь связи с тобой, — писала Сусанна ему на Восток, — и я поехала к твоему отцу (имеется в виду могила на Алексеевском кладбище. — Н. Г.). Я его любила, может быть, так же, как и ты. Ведь каждый комочек земли, травинки, все-все, что там есть, для тебя дорого. Я знаю, что каждую радость, каждое горе — ты нес к отцу. Я тебя чувствовала, как никогда[199].
Она очень точно нащупала главные болевые точки его души и стала ему необходима. Будучи с Фадеевым под Уфой, Луговской уговаривает ее: «М. б., ты выберешь время, чтобы приехать? <...> Я был бы несказанно рад!»
Сусанна приехала к нему в Уфу и подружилась с Валерией Герасимовой.
Она быстро сумела очаровать друзей Луговского. В марте 1932 года Тихонов пишет после очередного посещения Москвы:
Я хочу познакомиться ближе с Сусанной. Она у тебя умная и хорошая. Правда, я предстал перед ней в виде допотопного дикаря — извинись за меня, пожалуйста. Уж следующий раз буду аккуратен и гладок, как скала. Мы с тобой чудно проведем время[200].
Но в 1934 году между ними возникает жесткий разрыв. У них нет общего дома — Луговской живет с матерью на Тверской, а Сусанна у себя в комнате в Палашевском переулке. Стиль жизни поэта сильно не изменился, он так же легко сходится и расходится с женщинами, что не мешает, как ему кажется, искренне любить Сусанну.
17 апреля 1934 года она пишет ему:
Я тебе всегда говорила — я не лгала, — что с ложью уживаться мне очень тяжело. Со свойственным тебе порханием ты мне доказывал, что ты мне не врешь, говоришь одну правду — и за спиной моей меня не предаешь <...>. Вся наша совместная жизнь была сплошной руганью — я всегда тебе объясняла, что тебе хочется поклонения, рабского отношения и вечного восхищения твоими поступками, движениями и т. д. <...>. Сейчас я честно говорю — жить с тобою я не буду[201].
Но в стихах он был предельно честен по отношению к себе. «Так опускаться, как падал я, — не пожелаю врагу», — сказал он в стихотворении, знаменитом в 30-е годы, «Сивым дождем на мои виски падает седина».
Именно разрыв с Сусанной рождает лирический цикл под названием «Каспийское море».
«Этот год был для меня очень тяжелым и трудным. Я мало писал и много мучился. Я недоволен собой. Жизнь моя стала трудна. А ведь раньше я был беспечен и жил как жилось, не раздумывая»[202], — жаловался он близкой знакомой.
Именем песни предсмертным стихом, которого не обойти,
Я заклинаю ее стоять всегда на моем пути.
О, никогда, никогда не забыть мне этих колючих ресниц,
Глаз расширенных и косых, как у летящих птиц.
К нему постепенно приходит понимание необходимости их совместной жизни. Он дорожит их трудным союзом, но она охладевает, не веря в его постоянство. В Баку оставался ее маленький сын от первого брака. Луговской привез его в Москву, чтобы они жили все вместе, одной семьей.
Баку навсегда соединился для Луговского с ее именем. В его поэме «Баку, Баку!» из книги «Середина века», написанной в эвакуации в Ташкенте, когда они уже расстались, живет образ девочки, играющей Рахманинова, бегущей с нотной тетрадью на занятия по музыке.
И бронза на дверях, и близорукой
Беспечной девушки ребячий профиль.
Огни залива. Я имею право
Стоять над телефоном до утра,
Звонить тебе в Москву. Ты улетела
Отсюда много лет тому назад...
Они снова помирились в начале 1935 года и заключили шуточное соглашение о взаимной любви и уступках. В нем одиннадцать пунктов. Бумага со штампом издательства «Советская литература». Тверской бульвар, 25.
...Не обращать внимания на плохие стороны; чаще гладить по голове и оказывать различные виды женского внимания <...> не принимать искренние движения за актерство и верить человеку...
Еще у них будет небольшой период, когда Луговской с товарищами поедет за границу. Они будут писать друг другу нежные письма, а затем любовь уйдет.
Ты меня очень огорчила своим письмом, — отвечал он раздраженно на упреки уже в 1936 году. — Предположим, что я, с одной стороны, человек сантиментальный, с другой — грубый и не очень хороший. Но у каждого, даже самого дурного, человека есть свое святая святых, то, что и словом не передашь. Этим — за все пять лет была та сердцевина моей любви к тебе, которая горела, горит и будет гореть во мне, несмотря на все горе, которое ты мне когда-либо причиняла. Это очень большое чувство, из-за которого я могу пойти и на глупость,
