Критика платонизма у Аристотеля - Алексей Федорович Лосев

«И не будет ничего отдельного от вещей, и не будет никакой [только единичной] субстанции» (1087a 4 – 25).

Таков первый вопрос, относящийся к теории принципов. В нем две стороны. Мы находим тут, прежде всего, критику платонизма. Во-вторых, Аристотель пытается тут дать какую-то свою самостоятельную теорию.

– Что касается критики платонизма, то нельзя сказать, чтобы эта критика била в цель. Аристотель думает, что принципы у Платона имеют только общее значение и не имеют никакого отношения к единичному. Едва ли это так. Для чего же и учил Платон об идеях, как не для изображения способа осмысленного существования вещей? У Платона идеи осмысливают вещи, и уже по одному этому они не могут быть в полном отрыве от вещей. Если бы Аристотель понимал диалектику, то он понял бы то, как у Платона принцип, будучи чем-то общим, в то же время осмысляет единичного, и как эта проблема общего – единичного есть только один из видов общего вопроса о диалектическом взаимоотношении сущего (эйдоса) и не-сущего, меона (материи).

Что же касается собственной теории, устанавливаемой тут у Аристотеля, то специфичной для нее, в отличие от Платона, является только то, что она – формально-логична и, в лучшем случае, феноменологична.

В самом деле, отличается ли она от Платона тем, что отрицает специфическую природу общего? Отнюдь нет. Аристотель сам прекрасно понимает, что без этого невозможно обосновать знания.

Отличается ли эта теория от Платона тем, что общее тут не осмысливает частного? Конечно, нет. Даже больше того. Аристотель, как известно, строит целую теорию мирового Сознания, которое есть Эйдос всех эйдосов и энергийно осмысливает все сущее.

Так в чем же разница между Аристотелевской теорией общего и Платоновской?

Только в том, что для Платона общее и единичное есть диалектические принципы, которые один другому противоположны и в то же время взаимно тождественны; для Аристотеля же их взаимное отношение отнюдь не обладает этим свойством, но они находятся между собою в феноменологическом отношении (существует единичная вещь и в ней – потенциально в сравнении с самой вещественностью – общий эйдос).

Для Платона «общее» и «единичное» есть одинаково «абстрактные» принципы (по своей мыслительной обработке) и одинаково «реальные» (по своей применимости к бытию). Для Аристотеля же «Единичное» есть «реальный» принцип, а «общее» есть результат теории «абстракции».

Вспомним, как в XIII 3 он и числа определял как бытие абстрактов. То же самое делает в наше время в своей феноменологии Гуссерль. Для него существует основная антитеза смысла и явления. «Смысл» он изучает и анализирует, а «явление» вовсе не есть предмет феноменологии; это – «естественная установка». Получается несомненный дуализм и формально-логическая метафизика, как будто бы «явление» тоже не есть смысл и категория, а «смысл» – не явление и вещь.

Возьмем логику Гегеля: там мы увидим, что «Wesen» и «Erscheinung» есть одинаково «реальные» и одинаково «логические» категории: они даны в диалектической взаимосвязи. У Аристотеля же и у Гуссерля одно почему-то удивительно как «реально», другое почему-то удивительно как «идеально».

2)

Второй большой вопрос, поднимаемый Аристотелем в целях критики учения о принципах, есть вопрос о понятии противоположности. Платон, как диалектик, учил, что принципы находятся между собою в отношении противоположности. Аристотель это отвергает, посвящая критике платонизма в данном направлении большой отрывок XIV 1, 1087a 29 – 2, 1090a 2. Разобьем эту длинную критику на отдельные пункты и попробуем отдать себе в них отчет.

a) То, что находится в противоположности с чем-нибудь, для своего определения нуждается в этом последнем. Принцип же бытия есть то, что выше и логически раньше всего. Следовательно, принципы не могут быть в отношении противоположности. Кроме того, принцип нужно отличать от вещи, находящейся в том или другом субстрате. Принцип не нуждается в субстрате и есть субстанция. А это тоже значит, что ему ничто не противоположно (1, 1087a 29 – b 4).

– Аристотель здесь допускает двусмысленность термина «раньше». Принципы, действительно, раньше бытия. Но это нисколько не мешает принципам находиться между собою в отношении «раньше» или «позже». По Платону, «сущее» раньше, чем «иное», но оно же и одновременно с ним, ибо не только различествует с ним, но и отождествляется с ним.

b) Платоники, далее, сами хорошенько не знают, что с чем в принципах находится в отношении противоположности. Вторым членом отношения является материя, но материю эту они понимают весьма различно.

· Одни противополагают Единое и Неравное,

· другие – Единое и Множество,

· третьи – Единое и Большое-и-Малое,

· четвертые – Единое и Многое-и-Немногое,

· пятые – Единое и Превосходящее-и-Превосходимое,

· шестые – и Единое и Иное.

Согласования этих воззрений найти невозможно. Так, Неравное и Большое-и-Малое, хотя и тождественны по смыслу, но различны нумерически; Превосходящее-и-Превосходимое, допустим, раньше Большого-и-Малого, и потому оно принцип; но число раньше еще его самого, так что оно уже не есть принцип числа. Из вышеприведенных пар, быть может, правильнее всего антитеза Единого и Множества, но она имеет тот недостаток, что раз Единое противоположно многому, то, стало быть, вместо Единого надо бы говорить о Немногом, и т.д. (1087b 4 – 33).

– Все эти соображения Аристотеля имеют очевидно слишком непринципиальный характер, так что и критиковать их не представляет особого интереса.

c) Не только материальный, но и формальный принцип в платонизме подозрителен для Аристотеля. Именно, Единое ни в коем случае не есть какая-то особая субстанция наряду с вещами и не есть даже число. Как всем лошадям обще нечто абстрактное – «лошадь», и эта «лошадь» не есть число, – так же и всем предметам свойственно единство; и это не значит, что Единое есть число. Единое есть просто мера для измеренного количества (четверть тона – единица, пять вершков – единица, такт или ритм – некая единица, и т.д.) (1087b 33 – 1088a 14).

– Тут Аристотель просто снимает платоническую проблему Единого. Сущность Единого в платонизме сводится к тому, что в нем мы находим единство логических и вне-логических определений вещи, ту ее исходную смысловую точку, в которой вышебытийственно предопределены как ее логическая неподвижная структура, так и все ее алогические судьбы. Потому оно и – «выше сущности», «выше знания». Все эти вопросы совершенно чужды Аристотелю, и он в Едином Платона, в сущности, ничего не видит, кроме арифметической единицы.

d) Такие принципы, как Неравное или Большое-и-Малое, есть не принципы или субстрат, на лоне которого появлялись бы числа, но лишь их внешнее качество. Так, мы говорим: