Баба-Яга на Новый год - Валентина Анатольевна Филиппенко

Погладив, словно кота, своё жабо-гирлянду, Ева Георгиевна откашлялась и торжественно зачитала список учащихся:

— Арбузова, Боровицкий, Витюк, Воронова, Ганнушкин, Доденко… — После Петренко шли Фролов и Юрицкая.

Ева Георгиевна знала имя каждого, произносила фамилии чётко и внимательно смотрела на ученика.

— Во-первых, я хочу поздравить вас с невероятными результатами контрольной по математике: в классе нет ни одной тройки! Почти у всех пятёрки или четвёрки с плюсом. Даже у… Пудовкина и Арбузовой. Во-вторых, спасибо вам, вашим родителям, вашим братьям и сёстрам. — Она выдержала торжественную паузу, а потом, совсем как ребёнок, прижала руки к груди и очень высоким, писклявым голосом закончила: — Мы заняли второе место на конкурсе писем! — Учительница кокетливо качнула деда мороза — неваляшку на своём столе и просияла. — Первым оказался второй «А» — но у них в классе на четыре ученика больше. Немудрено… Поэтому… второй «А» поедет в Суздаль, а нам с вами в класс подарят новую карту России. Она будет светиться в темноте! Представляете?

Класс скрипнул: дети поворачивались друг к другу и переглядывались. О такой карте никто не слышал, и многих она заинтересовала.

— Мы с достоинством принимаем поражение от второго «А» и радуемся нашей почти-победе! Юху! А теперь — после этих прекрасных новостей — напишем диктант.

Улыбка Евы Георгиевны могла бы осветить весь класс, как огоньки на ёлке, но мальчики и девочки уже достали двойные листочки. Некоторые из них оглядывались на Пудовкина и косились на проход между рядами. Женя даже снова полез ковыряться в рюкзаке, но… чуда не случилось. Под мелодичный, раскатистый, словно декабрьская метель, голос учительницы дети смиренно засопели и заёрзали на стульях. Оставалось только списывать друг у друга и подглядывать в телефон в поиске трудностей в T9. Петя, исправив «гололёд» («т» на «д») — последнее в тексте диктанта слово, — первым облегчённо вздохнул и задумчиво посмотрел в окно. «К кому ещё Дед Мороз прислал на перевоспитание нечисть из леса?» — размышлял мальчик.

Довольный собой, он осматривал класс — потому что учился очень хорошо, почти лучше всех, и совсем не переживал. И пока над партами роем мух ещё висело сопение и шуршание двойных листочков, деревянные избушки Суздаля и улыбка Евы Георгиевны, Петя думал, что косички Кати Арбузовой чуть разлохмачены, Ваня Остер кусает карандаш и держится за громко урчащий живот, а Дима Фролов всё время поглаживает мятую рубашку. Петя качал головой: нет, даже если ребята написали в письмах Деду Морозу такую же, как его папа, «чушь», русалки не могли украсть у Кати расчёску, и циклопы не съели в квартире у Вани всю еду и даже маринованные огурцы и перловку. Также Пете совсем не верилось, что в доме Фролова кто-то испортил утюг, потому что пытался вызвать грозу или поджарить на нём сырники. Петя просто… давно чувствовал, что не похож на остальных детей. Что он — особенный.

Мальчик посмотрел на свои руки, рюкзак и телефон, послушно лежавший в боковом кармане портфеля. Да, руки — как у других детей, но ведь это в его доме живёт Баба-яга, которую прислал сам Дед Мороз?! Ему снова ужасно захотелось рассказать кому-нибудь о случившемся: хотя бы Жене, или маме, или бабушке. Двойной листок с диктантом, словно по течению, только что уплыл к учительнице на стол. Поэтому Петя с чистой совестью потянулся к смартфону.

За окном летит пурга,

В дом пришла Баба-яга…

Надо сказать, что обычно он писал стихи после урока литературы или русского языка. Тогда Петренко удавались очень звонкие строчки, будто скачущие по камням или стучащие по бутылкам из-под сока. И сейчас на него напало вдохновение. «Шедевр» требовалось скорее записать в заметки телефона. «Соседями» нового шедевра, например, были вот такие стихи:

Чистая поляна,

Сосны-великаны,

Мама пьёт чай из-под крана,

Я просыпаюсь рано…

Или

Сопли текут из носа,

На даче живут осы,

Я не хочу, чтобы было лето:

Мне надоело потеть и всё это.

Или

Если бежать за мячом

И толкаться плечом,

Если играть в хоккей —

Можно найти друзей!

Петя начал свой поэтический путь только в этом сентябре. И собирался показать стихи папе или Еве Георгиевне в марте. Может, в апреле. Но явно не в день полугодового диктанта. Но тут случилось неожиданное.

Он открыл заметки и начал писать что-то похожее на:

Метель бьёт в стёкла кулаками,

Дед Мороз следит за нами,

Что под ёлку принести решил он?

Ласты, кроссовки или дрон?

Или воздуха для шариков баллон?

Так вот, стоило Пете записать в телефоне парочку новых стихотворений, как вдруг они исчезли. Стёрлись из заметок, будто их и не было. Не оказалось там и других стихов. И пока Петя пытался «вставить» текст, найти стихи среди других записей (например, в списке продуктов, в паролях или в номерах телефонов бабушки и консьержа их дома), пока пробовал, в конце концов, написать стихотворения заново, в классе поднялся шум. В каждом ряду, за каждой партой ученики потянулись к пищащим и гудящим телефонам. Кто-то под столом смахивал блокировку экрана, кто-то зажимал рот рукой и показывал свой телефон соседу, а кто-то с улыбкой и хихиканьем поворачивался и смотрел на Петю, сидящего за третьей партой у окна. Заулыбалась и Ева Георгиевна.

— Петренко, — сказала она, загасив ползущий по классу шум и откладывая в сторону свой телефон. Диктанты собрались в стопку, предчувствуя звонок. — А мы не знали, что ты пишешь стихи. Спасибо, что поделился.

Звонок — в согласии с Евой Георгиевной — прозвенел долго и протяжно. А Петя понял: на экранах телефонов, в общем чате класса горели, словно его красные щёки, рифмы. Строчки из его стихов.

Но как это могло случиться?

Минус и плюс

Падал мягкий, пушистый снег. Петренко-старший сидел за своим рабочим столом, а из головы у него не выходила Баба-яга. Да и как она могла выйти из головы, если не выходила из квартиры Петренко?

Работать папе Пети, признаться, не хотелось: его тревожили мысли, и совсем рядом, словно кот по подоконнику, ходил Новый год. А к Новому году Петренко был не