Развод. Ты всё испортил! - Аника Зарян
Заметив меня, Вика счастливо подпрыгнула, неуклюже раскинула руки и оглянулась на брата. Сын стоял, хмуро поджав губы. Окинул сестру серьезным взглядом. Боже, до чего же они с Кареном похожи... Улыбка тут же сошла с лица моей девочки. Она растеряно посмотрела на него, на меня, и опустила глаза.
Ко мне они не подошли. Отступили к низким диванам вдоль стены, сели рядом. Гера выудил телефон из ранца.
«Уроки закончились, ты где?» – донесся до меня низкий голос сына. Да, это был еще детский, но бас.
Я знала, что Нора ждала их снаружи. Именно ей они звонили.
Я вышла.
Передала ей книгу и зайку.
И ушла до того, как на крыльце появились дети.
Я этого не заслужила.
Стараюсь не думать об этом.
Стараюсь не думать и о том, какую боль они сами причинили мне.
Стараюсь дать им время, как просит Нора. Она убеждает меня, что всё время говорит с детьми обо мне. Я чувствую, как им сейчас плохо, как они одиноки, даже находясь в кругу родственников.
Они маленькие.
Они запутались.
И им очень страшно.
А мне хочется умереть, но вместо этого я доедаю омлет и отправляю грязную посуду в посудомойку.
А еще я хожу.
Каждый вечер вышагиваю километры вдоль граничащего с поселком озера. Надеваю наушники, включаю на полную громкость «Дьявольскую трель» Вивальди и иду, иду, иду... Следя лишь за тем, чтобы случайно не повернуть к дому свекров. Почти бывших...
После скандала в офисе адвокат меня уверил, что отслеживает действия Карена, и с его стороны вовсе не было никаких попыток ограничить меня в правах на детей – это был блеф, как я и думала. Но посоветовал мне бороться за детей в правовом поле, ведь Карен сам дал нам в руки козыри своим опрометчивым шагом с лицеем. Но я не хочу, чтобы Вика и Гера вернулись ко мне только потому, что их заставили.
Что во мне говорит? Боль? Уязвленное достоинство?
Возможно...
Имею право...
А еще так я продолжу быть в их глазах врагом.
В пятницу приходит уведомление о назначении даты первого слушания. Еще две недели ожидания.
С одной стороны, чувствую облегчение – на горизонте замаячила хоть какая-то определенность. С другой, появляется задачка со звездочкой - чем наполнить эти долгие четырнадцать дней, чтобы не сойти с ума от...
Ненависти.
Снова и снова ловлю себя на этом чувстве. Мне оно не нравится. Разрушающее, оно цепкими щупальцами пробирается в душу, сердце, мысли – и я уже не могу думать ни о чем другом.
Ненависть вытесняет из моей памяти всё светлое, всё доброе, что составляло большую часть моего прошлого.
Хоть и в иллюзиях, но я была счастлива тогда.
А теперь во мне тьма.
И эту тьму я очень хочу прогнать.
Ради себя.
Но не представляю, как...
Чтобы отвлечься, начинаю смотреть объявления о сдаче в аренду помещений под женский центр. И это несложное занятие неожиданно затягивает меня.
Я не знаю, что искать. На что обращать внимание. Действую интуитивно.
Отправляю понравившиеся мне варианты Ире. Некоторые она отметает сразу: слишком дорогая аренда, ночной клуб по соседству, не подойдет по нормам пожарной безопасности... В ответ присылает мне свои варианты.
Выбираем несколько и решаем на выходных заняться просмотром. В уме ставлю галочки: составить финансовую стратегию и попросить Олю провести маркетинговый анализ.
Мысль об открытии центра поддержки медленно, но верно пускает корни, наполняет меня. Дает ощущение чего-то важного, значимого.
События закручиваются с такой скоростью, что я, подумать только, не успеваю страдать. Нет, боль не становится меньше. Но, кажется, мне становится некогда ковырять никак не желающую затянуться рану. Некогда снова и снова сдирать тонкую, уязвимую корочку, обнажая те грани скорби, которые я уже прошла. Отрицание, гнев, торг, депрессия...
Через тернии я ползла к долгожданному принятию развода, но очередное предательство – теперь уже от детей, как будто заново запустило это гребаное колесо горевания. Еще больше расширило... Дыру в сердце.
Заполняю теперь её квадратными метрами просмотренных помещений. Провожу бессонные ночи в кабинете – составляю бизнес-план будущего проекта, зачеркивая на настольном календаре оставшиеся до заседания дни.
«Ксюш, ты можешь подойти к детской площадке?» – в один из вечеров высвечивается на экране сообщение от Норы.
С Норой мы общаемся только о детях. Она мне регулярно присылает фотоотчеты: зашли в школу, вышли, едят, делают уроки, спят...
«Да» , – отвечаю сразу же и, стараясь унять сердцебиение, накидываю на себя первый попавшийся кардиган и выхожу из дома.
- Мама! Мамочка! – несется навстречу дочь, еще издали заметив меня. Я ускоряю шаг, чтобы через секунду пуститься к ней бегом.
- Мам, прости меня, пожалуйста, я домой хочу, я к тебе хочу! – плачет моя Вика, крепко вжимаясь мне в плечо. Я глажу её убранные в низкий хвост волосы.
Нора стоит в метре от нас, рыдает, не успевая смахивать со щек слёзы. Смотрю на нее и одними губами произношу имя сына. Нора прикрывает пальцами рот и качает головой.
Ничего. Я подожду.
Забираю мою девочку, и мы вместе возвращаемся в наш дом.
- Дедушка так на тебя сердит, мам, – рассказывает мне она перед сном, пока я заплетаю ей косичку. – Бабушка всё время плачет. И тетя Нора плачет.
- А Гера?
- Говорит, что мужчины не плачут. А у самого каждое утро подушка мокрая. Он тоже домой хочет, он мне сам сказал.
- Вот как?
- Ага.
- И почему не возвращается?
- Упрямый, поэтому. А еще хочет, чтобы было как раньше... Знаешь, он слышал, как дедушка с папой о тебе говорили.
- Да? И что же?
- Он не всё понял - его заметили и закончили разговаривать... Но сказал, что дедушка тебя ругал, а папа защищал. Говорил, что очень тебя любит, и мы скоро снова будем жить вместе.
На секунду ненависть разбавляется жалостью. Только на миг, не больше.
Он еще на что-то надеется. Даже не так – уверен.
Он любит.
Снова будем жить вместе.
Не верит, что я
