Ледяной Скипетр - Алексей Велесов
Вера, которую Елена не была уверена, может ли оправдать.
Но когда их глаза встретились в последний раз перед тем, как морозники увели его, Елена кивнула.
Кивнула так, как кивают люди, которые понимают, что перед ними стоит не просто задача.
Перед ними стоит судьба.
Её привели в башню через запутанные коридоры.
Коридоры были узкими, низкими, совсем не похожи на те парадные, что вели в тронный зал. Это были служебные проходы, те, по которым ходили слуги, те, которые люди силы предпочитали не замечать. Своды коридоров были низкие и каменные, и холод в них был не благородный, холод тронного зала, а простой, грубый, колючий холод земли.
Охранник, старый морозник с ледяным глазом вместо правого глаза, вёл её молча.
Когда они дошли до двери башни, он остановился. Посмотрел на неё.
— В Башне Молчания, — сказал он, его голос был хрип, как ржавчина, — не слышно ничего. Даже криков. Даже молитв. Даже сердцебиения. Здесь только молчание и холод.
Он открыл дверь.
— Королева велела: ты можешь писать. Ты можешь читать. Но голос твой останется в этой башне. Если попытаешься кричать — башня поглотит крик. Если попытаешься петь — башня поглотит песню. Здесь только молчание.
Он вошёл в башню и жестом указал на лестницу, уходящую вверх.
— Четвёртый этаж. Комната в конце. Туда тебя собой не приводи — там есть гард, который будет наблюдать. Только пиши и думай. Только это.
Елена была положена на кровать в одной из комнат башни.
Оставили ей свечи — дюжины ледяных свечей, которые горели холодным синим светом, не согревая, не освещая, только создавая иллюзию света. Оставили ей воду в кувшине. Оставили ей хлеб и сыр. Оставили ей даже книги — древние тома о магии, о Скипетре, о цепях, которые его держат, о мифах о том, как выглядел мир до того, как Скипетр был скован.
И оставили ей одно: время.
Ровно один месяц, чтобы найти то, что казалось совершенно невозможным найти.
Третий путь.
Последний вечер этого первого дня, сидя на кровати в Башне Молчания, Елена смотрела на стену и думала.
Думала о том, что сказала Ксения.
Королева была права в том, что боится хаоса. Королева была права в том, что порядок — это цена, которую платит государство. Королева была права в том, что если Скипетр падёт, то миллионы умрут.
Но королева была не права в одном: что это единственный выбор.
Елена знала, что существует третий путь, потому что она видела его. Видела его в подземелье, видела его в танце цепей, видела его в сером свете, который рождается, когда ледяной холод встречается с огненной волей.
Вопрос был не в том, существует ли третий путь.
Вопрос был в том, может ли она достичь его за месяц.
Может ли она, закрытая в Башне Молчания, в месте, где каждый звук поглощается, где каждый крик становится тишиной, может ли она найти магию, которая требует гармонии.
Может ли она найти музыку в молчании.
Елена легла на кровать и закрыла глаза.
И через молчание Башни, через ледяной холод, через дни и ночи, которые неизбежно наступят, она услышала шёпот Скипетра.
Шёпот, который звал её.
Шёпот, который говорил ей, что третий путь все ещё открыт.
Что время ещё есть.
Что надежда, хотя и хрупкая, как льдинка в апреле, все ещё существует.
Глава 28: Последнее письмо
Башня Молчания жила своей жизнью.
Жизнью без звука. Без шагов, без дыхания, без тиканья часов. Только холод и лёд, только серо-голубой свет ледяных свечей, которые горели без пламени, без жизни, как если бы они светили не огнём, а чистой идеей холода, той идеей, которая существовала до появления света на земле.
Елена просидела в комнате трое суток.
Три дня и три ночи, не считая времени. Не считая дней недели. Просто три периода света и три периода тьмы, один за другим, как волны, которые больше не приносят жизнь, а только отмеривают оставшееся время. Только считают дни до казни. До момента, когда Данила упадёт на снег площади Кремля и кровь его напоит землю, магию, государство.
На первый день она попыталась писать.
Взяла гусиное перо, окунула его в чернила, которые оставили ей в чаше из резного льда. Попыталась начать писать о том, что видела в подземелье, о Скипетре, о цепях, о третьем пути. Но каждое слово, которое она писала, казалось ей неправильным. Каждая фраза звучала как крик в пустоте, как голос, которого никто никогда не услышит. Буквы расползались на пергаменте, как раненые животные, как если бы холод Башни буквально ожидал её слов и сразу же их убивал.
Она прожила в Башне три дня, и каждый день её слова становились всё более бесцветными, пока она не перестала писать вообще.
На второй день она попыталась читать.
Взяла один из древних томов о магии Скипетра, открытых на странице, где рассказывалось о первой попытке освобождения. Прочитала, как волхв Ониисий спускался в подземелье и касался кристалла. Как его тело замёрзло, но сознание осталось живым. Как он провёл вечность, понимая, что он сделал неправильно, что третьего пути не существует, что есть только смерть или рабство.
Но слова расплывались перед её глазами, как если бы Башня Молчания не только поглощала звуки, но и смыслы. Как если бы в этом месте, в этом холодном, неживом месте, даже слова теряли свою силу, как если бы буквы сами не хотели быть прочитанными, не хотели давать ей надежду, которая была бы разбита.
На третий день она просто лежала на кровати и смотрела на потолок.
Потолок был из чёрного мрамора, и в нём были вкраплены кристаллы, которые светились едва различимо, как если бы звёзды попали под лёд и там застыли, освещая ледяной потолок неживым светом, создавая иллюзию космоса, заточённого в каменном своде. Она считала эти кристаллы. Один… два… триста семьдесят восемь… она сбилась со счёта и начала сначала. Один… два… триста семьдесят восемь… и снова сначала, как если бы этот счёт был единственной реальностью, оставшейся ей в мире без звуков.
Холод камеры был живым.
Это была странная мысль, но она приходила к Елене всё чаще. Холод не был просто температурой, просто отсутствием тепла. Он дышал. Он входил в её лёгкие, выходил
