Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина
Ни разу Марк не поднимает тему наших отношений. Не спрашивает о втором шансе. Не требует принять решение здесь и сейчас. Не нарушает моих границ прикосновениями или действиями.
Он сдержан и спокоен. И только глаза иногда выдают бушующую в нем бурю. Но лишь на короткие мгновения.
И с этим Марком, не пытающимся вытрясти из меня решение, легко, и спокойно, и не одиноко. Я не испытываю желания убежать от него прочь. Но и не знаю, что ответить на пока не прозвучавшие заново вопросы.
Неделя пролетает стремительно. Сегодня двадцать шестое декабря — значит, завтра Марк не придет.
Он не говорит ничего подобного, но мне и самой хорошо известно, что двадцать седьмого случилась авария. Марк обязательно поедет на кладбище.
Наше странное безвременье символично истекло.
Я давно могла попросить Марка больше не приходить, ведь в его визитах нет никакой практической нужды, но… Уступила себе. У меня никогда такого не было. Даже когда мы были женаты и Марк притворялся влюбленным, все было совершенно иначе.
Лишь теперь совместный ужин кажется привычным ритуалом, а не едва ли не праздничной редкостью. Лишь теперь мы действительно говорим свободно и естественно. Лишь теперь я знаю, как смотрит Марк, когда ему по-настоящему интересна беседа.
Еда в наших тарелках неумолимо заканчивается. Все чаще Марк бросает на меня долгие, полные тоски взгляды, от которых что-то мучительно ноет в груди. Я нервничаю и машинально прячу руки под стол, впиваясь кончиками ногтей в кожу, но быстро одергиваю себя.
Нет, это в прошлом.
— Аля? — зовет Марк.
— Да? — Я поднимаю на него глаза, и наши взгляды на секунду пересекаются.
Я не выдерживаю первой. Собственная тарелка куда более безопасное зрелище.
— Завтра я поеду к Мише, — сообщает Марк то, что мне и так известно.
Я киваю.
— Конечно, я знаю.
— Побуду с матерью пару дней. Она не отмечает новый год, но мой дядя — это ее брат — все равно забирает ее на праздники к себе домой.
— Ты будешь с ними?
Марк неопределенно пожимает плечами.
— Скорее всего. Обычно я провожу новый год у них, да.
В одном его «обычно» живет целый вопрос: «Обычно я праздную с ними, но хотел бы с тобой, что скажешь?»
Я молчу. Неопределенность ест меня изнутри.
Марк же вдруг поднимается из-за стола. В его движениях мне видится странная нервозность.
— У меня есть для тебя подарок, — произносит он отрывисто и подходит ближе. — В феврале будет год с нашего знакомства, и за этот год я не принес тебе ничего, кроме боли и страданий.
— Марк… — Я пытаюсь подняться, но он предупредительно качает головой.
— Не нужно, не волнуйся. Я хочу, чтобы в следующем году твоя жизнь была другой: счастливой, наполненной, чтобы твои мечты исполнялись, а не копились ломаным грузом за спиной. Я не могу изменить прошлое, однако я могу повлиять на будущее. В этот раз — положительно. Помнишь, — продолжает он вдруг с еще более очевидной взволнованностью, — ты рассказывала, как до ареста отца планировала в каждый месяц года летать на концерт кого-нибудь из твоих любимых исполнителей? На мюзиклы, спектакли? Здесь, — Марк вдруг извлекает из кармана брюк плотно набитый конверт, — по билету на каждый из двенадцати месяцев, начиная с февраля: Оливия Родриго, Грэйси Абрамс, Поэты, «Призрак оперы», «Мулен Руж»… — Еще с минуту он перечисляет всех, чьи живые выступления я мечтала посетить прежде чем моя жизнь свелась к выживанию на небольшую зарплату, и у меня начинают слезиться глаза. — Разные выступления и разные страны — одна поездка в месяц. Разумеется, независимо от того, захочешь ли ты меня видеть в следующем году или нет, эти билеты твои, и все дорожные расходы будут на мне. Я просто хочу тебе счастья и хочу хотя бы частично тебе его дать, — заканчивает он скомкано, больше не встречаясь со мной взглядом.
Его рука, протягивающая в мою сторону конверт, чуть заметно дрожит.
— Как ты узнал, на кого именно покупать билеты? — шепчу я, до сих пор не осознав реальность его подарка.
— Ты ведь мне говорила. — Марк потирает свободной рукой затылок. — Даже составляла плейлист, помнишь? И я послушал, Аля, не тогда — недавно, но я послушал.
— Марк… — По щекам у меня бегут слезы. — Спасибо… Никто никогда не делал для меня ничего подобного. Прости, я даже не подумала…
— Не говори ничего. — Он качает головой и на миг сжимает мою ладонь, вкладывая в нее спрятанные в конверт билеты. — Ты и не должна была.
— Спасибо, — повторяю я, растроганная до глубины души.
Он только что подарил мне мечту. А я… Я даже не знаю, что чувствую. Обо всем.
Помедлив, Марк быстро наклоняется и прижимается к моему лбу губами, а затем поспешно говорит:
— Если ты не хочешь меня видеть и слышать — я отстану, обещаю. Буду помогать на расстоянии. Одного твое слово — этого будет достаточно, — замолчав, он ждет моего решения.
Синие глаза снова прикованы к моему лицу. На правом виске проступает голубая жилка, тонкие изящные губы кажутся побледневшими.
Наверное, к этой минуте для меня все должно стать кристально ясно, однако в действительности я будто запутываюсь пуще прежнего и все, что получается сказать, звучит мучительно и глупо:
— Я… не знаю, Марк. Ничего не знаю. Все мои эмоции как в спячке, понимаешь?
Он ободряюще, хоть и ломано, мне улыбается вопреки погасшему в синих глазах свету.
— Я все понимаю, — заверяет Марк тихим, спокойным голосом. — И никто, кроме меня, в этом не виноват. Но я все-таки буду ждать, хорошо?
— Хорошо, — шепчу я в ответ мокрыми от слез губами.
Кивнув, Марк уходит, оставляя меня на кухне одну.
В оставшиеся до нового года дни я не нахожу себе места. Уехав, Марк не дает о себе знать, как, собственно, и обещал. С утра и до ночи я брожу по квартире — от букета сирени, оказавшего на удивление стойким, к разложенным на полке шкафа билетам, — и, кажется, что последние недели были долгим зимним сном.
За окном, как и в день выписки из клиники, сплошной белой стеной падает снег. Во дворе носятся вышедшие
