Любовник Павлова 2 - Ника Маслова
И тогда я узнал, что, оказывается, Макс уже вечность назад рассказал маме, кто его избил. Они пользовались карточками с буквами, мама их показывала, Максим мигал, и так правда о его избиении вышла наружу. Но из его комнаты за всё это время далеко не ушла.
— Да, это сделал Сергей. Максим так сказал, и я ему сразу поверила.
— Там, на улице у клуба, Макс был в моей куртке, — поделился я своей частью истории.
От открывшихся новостей голова пошла кругом. Мысли разбежались, как тараканы на кухне от включённого света.
С огромным трудом я укладывал в картину прошлого, что Макса избил не отмороженный на голову незнакомец, а наш с ним отец. И вовсе не из-за того, что мы с Максом в клубе ругались, а из-за... А собственно, из-за чего?
— Про куртку я знаю, Вадим. Сергей вас перепутал, он мне это сам рассказал, представляешь? Так любил Максима, так заботился о нём, его репутации, что, глядя в лицо, даже не смог вас различить.
Получалось, отец пришёл к клубу и Макса ударил. А думал, что ударил меня. Бил жестоко, чтобы свалить с ног, упавшего отходил ногами. Забил бы до смерти, если бы случайные прохожие не спугнули.
В моей версии событий нападавший всегда был кто-то чужой, незнакомый, безжалостный и бездушный. А я был виноват, что Макс пришёл ко мне в клуб, что, доказывая, как мы все тут неправы, орал дурниной. И ему прилетело за это. Из-за меня, из-за того, что Макс со мной спорил, что привлёк внимание отмороженного мудака.
А им оказался наш с Максом отец. И Макс получил травму не из-за меня, а за меня. Не случайно, а специально, но, так получилось, что тоже случайно.
— Ты говорила с отцом? Он как-то объяснился с тобой?
— Да, — жёстко ответила мама. — Он приказал мне заткнуться, мол, такие показания ни один следователь не примет. Сказал, что если я буду молчать, он будет платить нам алименты, а если нет, если скажу хоть кому-нибудь — выкручивайтесь сами на мизерную пенсию по уходу и по инвалидности. А Люда уже почти взрослая, и на неё выплаты скоро уже не будут идти. Плюс он подаст на раздел имущества и заберёт полквартиры. И всё это мы потеряем зазря, обвинить его нам всё равно не удастся. Дело даже до суда не дойдёт, уж он постарается. Мы посоветовались с Максимом и решили, что и правда доказать ничего не получится. У Сергея возможности, связи, а у нас ничего. И свидетелей нападения нет. И материальных следов. Это безнадёжное дело. Людской справедливости нет, остаётся надеяться только на Бога.
— Он платил квартирной хозяйке, чтобы она присматривала за мной и докладывала ему, — добавил я ещё один пазл в новую картину реальности.
— Наверное, боялся, что я тебе расскажу, и ты что-то сделаешь, когда узнаешь. Думаю, и тут кому-то платит. Потому я молчу, даже самым близким подругам не говорю. — Мама снова вздохнула. — Но ничего. Теперь всё у нас будет иначе. Мы поедем в Израиль, поставим Максима на ноги, а Сергей, знаешь, он о себе много мнит, но за такие дела ему счастья не будет. Бог не фраер, всё видит. А мы со всем справимся, у нас всё будет хорошо. И у тебя, и у твоего брата, и у нас с Людочкой. Видишь, как тебе повезло. Не просто так, это знак, что всё для нас сложится хорошо, и мои молитвы о детях услышаны.
Мама за последний год стала сильно верующей. Я даже не пикнул, что не верю в молитвы и прочую чепуху. Да и с учётом того, как всё повернулось, спорить о таких вещах не хотелось. Мало ли, за неблагодарность что-нибудь отберут.
Когда дорожишь, то во всякое станешь верить. Или хотя бы не возражать.
Я потом поразмыслил обо всём, что в клубе случилось и потом, после него. За год жизни в той хрущёбе я ни разу никого к себе не водил. Чем чёрт ни шутит, отец мог думать, что я одумался и монахом живу. Если ему до этого вообще было дело.
Но теперь-то он в любом случае знает, что монашеский подвиг — это не про меня. Тётя Маша видела Павлова, сто процентов — о нём доложила.
Я думал об отце. То, что он хотел ударить меня, не так сильно трогало, как что Макс пострадал из-за самой нелепой из нелепых ошибок.
Мне бы чувствовать свою вину перед братом, ведь тут нет сомнений, получил он из-за меня. Но как-то не задалось. Виновным во всём я видел лишь одного человека, безумного настолько, чтобы прийти меня убивать для профилактики возможных скандалов, и слепым, чтобы перепутать нас с Максом.
О том, что узнал, я рассказал Павлову в тот же день. Мы закончили ужинать, но ещё находились в столовой. И я решил не нести ужас и грязь в нашу спальню. Разволновался вконец, а Павлов, когда понял, о чём я тут заикаюсь и кашляю, неуловимо изменился в лице. К концу рассказа превратился в босса — выслушивающего без эмоций, чисто по-деловому.
Не знаю почему, но, говоря на эти темы, я не смог обращаться к нему на «ты». Дистанция чувствовалась, но не мешала. Наоборот, помогала быть точным в определениях. А строгое выражение его лица успокаивало. В отличие от меня, Павлов наверняка знал, что с этой историей дальше делать.
— Не думаю, что он попытается вам навредить, но гарантировать невозможно. Он псих. Если он хотел меня убить и напал на Макса, то, получается, он может сделать что угодно, любую дичь.
— Хорошо, что ты мне о нём рассказал, — сказал Павлов. — И спасибо тебе за доверие.
Я улыбнулся, больше не видя в нём опасного босса.
— Прости, я пришёл в этот дом с целой кучей проблем. Ничего хорошего сюда не принёс.
Н.Н. встал, обошёл стол и встал за моим стулом. Я запрокинул голову, чтобы посмотреть на него, что он там делает у меня за спиной, и он меня поцеловал. Не слишком-то это удобная поза для поцелуев, и я встал, обнял его.
