Иди ты... в жёны - Тата Кит

- Доброе, - буркнула женщина. Вздохнув, откинула вафельное полотенце с тазика, стоящего на табуретке. В нём я увидел сосиски в тесте и, честно сказать, окончательно проснулся, не ожидая увидеть такое в пять утра. Во сколько же она проснулась? Или спала ли вообще? – Бери, - бросила она, кивнув на таз. – А то, смотрю, сам ничё не ешь и Любке моей не даёшь. Совсем исхудала тут с тобой.

- Она в любом весе прекрасна. Уж вы-то, как мать, должны это знать, - я взял две сосиски в тесте и, подумав, прихвати третью. – Спасибо.

- Угу. На здоровье, - это было сказано совсем недоброжелательно. Надеюсь, ни одна сосиска не встанет мне поперек горла.

Я вышел на улицу, уже жуя. Подошёл к бане, к одной стороне которой Александр Олегович уже приставлял какую-то старую деревянную лестницу.

- Ты загорать, что ли, собрался? – хмуро глянул он на меня. – Нормальной рабочей одежды нет?

- Есть ещё рубашка и брюки. Пойдёт? – поинтересовался я.

Тесть многоматерно вздохнул и повел меня за собой на веранду к двери кладовки:

- Пошли, оденем тебя. Кто в деревне в тапках работает? – он ворчал и искал что-то в коробках, покрытых вековой пылью. Из коробки, на которой крупным буквами черным фломастером было написано «на выброс», он достал резиновые галоши и протянул их мне, не глядя. – Вот, держи. Нормальная обувь, - а сам искал в этой же коробке ещё что-то. Через пару секунду вынул какую-то чёрную тряпку. – О! Вот и трёки отцовские сгодились. Держи.

- Не буду! – впечатлений мне хватило уже от поношенных и пыльных галош, перевязанных паутиной.

- Да не ссы ты. Батя в других помер. А эти не жалко будет, если с крыши упадешь и порвёшь.

- А меня жалко будет?

- Одевайся.

Даже есть перехотелось. Оставил сосиски в тесте на столе веранды, а сам, отряхнув от пыли вещи, переоделся в то, что по местным мерам является идеальной рабочей одеждой.

На рефлексе засунул руку в карман спортивных дедовых трико. Я этого не хотел, но нащупал какую-то волосато-лохматую хрень. Надеясь на то, что это не паук, вынул из кармана и, повертев в руке комок какого-то серого пуха, засунул обратно в карман. Может, следующему владельцу пригодится.

Тёзка мой вёл себя так, словно накануне мы обсудили план действий, и я тоже в курсе, как и что тут делается.

Проходя мимо, он сунул мне в руки обрезанную канистру из-под моторного масла, которая сейчас служила ящиком для шиферных гвоздей и молотка. Остановился передо мной, стоя спиной ко мне, долго смотрел на крышу бани и, повернувшись, забрал у меня канистру.

- Чё ты в неё вцепился, как в родную? Надо сначала старый шифер снять, потом новый приколачивать, - ворчал он, унося инструмент на уличный обеденный стол. Вернулся ко мне и, кивнув на баню, коротко скомандовал. – Залезай. Ты шифер снимаешь, я – принимаю.

Сразу залезть на крышу у меня не получилось, потому что, выяснилось, что для начала нужно было установить что-то типа рельсов для того, чтобы сначала спустить старый шифер, а затем поднять новый.

В общем, Александр Олегович начал с конца для того, чтобы прийти к началу. Что ж, тоже подход.

Всё утро мы возились с крышей. Люба и её мама иногда выходили на улицу, смотрели на нас с крыльца, о чём-то общаясь под кружечку чая или кофе. И, наверное, я смотрел на Любу как тот кот из Шрека, раз она в один из моментов спустилась с крыльца, подошла к бане и поднялась по старой хлипкой лестнице на крышу, чтобы дать мне отпить кофе из своей кружки.

- Вот теперь можно считать, что я проснулся.

- Может, ещё чего хочешь? – Люба игриво дёрнула рыжими бровями.

- Может, вынесешь мне чего-нибудь поесть?

- Не могу. Меня мама загонит, - с улыбкой шепнула Люба, чмокнув меня в нос. – Голодный?

- Конечно! Я в пять утра только сосиску в тесте во рту подержать успел. А уже обед, судя по солнцу.

- Так мама же выносила вам сосиски в тесте. Где они, кстати? – Люба обернулась на стол.

- Сосиски в тесте? В тесте! – я шептал громко, как истеричка на грани срыва, и показывал на Любиного отца, который забивал последние гвозди в крышу бани. – Он ещё и чай горячий постоянно пьёт. Когда только наливать его успевает?!

- Сейчас мы накроем стол. У нас с мамой почти всё готово.

- А что там? – я готов был подавиться слюной просто от информации о том, что где-то рядом есть еда.

- Мы с мамой налепили немного пельменей.

- Домашние пельмени? Настоящие?

- Ага. Тебе сколько штук сварить?

- Все! Мне – все!

- Штук с двадцати начнём, ладно. Потом, если что, добавки получишь. Просто там ещё лечо, горлодёр, салат из огурцов…

- Если сейчас начнёт капать с крыши, то знай, что это дождь из моих слюней.

- А ещё мы хлеб сами испекли…

- Это уже контрольный, Любонька.

- Я знаю. Сейчас на стол накроем. Минут пять продержишься? – поинтересовалась Люба.

- Хорош ворковать, голубки. Не для ваших уруру крышу строим. Ну-ка, зятёк, проверь-ка крышу. Крепко, нет, прибили?

- Как проверить? – спросил я у уже спускающегося с крыши вслед за Любой Александра Олеговича.

- Ну как-как? Походи, потрогай, попрыгай, если совсем без башки.

Я просто постоял и поводил по крыше под моими ногами в резиновых галошах взглядом. Визуально она была безукоризненна.

- Нормально всё. Крепко, - я не стал ждать одобрения и сразу слез с крыши. Тестя уже рядом видно не было.

Сняв галоши у нижней ступеньки крыльца, как сделал это тесть, я зашёл в дом и чуть не упал в голодный обморок от аппетитных запах, что сразу ударили мне в нос.

- Мужики, мойте руки и идите на улицу. Мы с Любой сейчас всё принесем.

- Может, что-то попробовать надо? – спросил я, с надеждой глядя на Любовь. – Вдруг недосолили чего…

Сочувствующе и понимающе улыбнувшись, Люба наспех отломила кусок свежего домашнего хлеба, сдобрила его ложкой сметаны, а сверху не пожалела варенья, которое варила вчера.

- Вот, попробуй. Досолила, нет? – она вложила мне в уже широко открытый рот эту пищу богов.

- Ммм!