Расслабься, это любовь - Ульяна Николаевна Романова
Тогда родители оставили меня присмотреть за Серафимой и Юлькой, буквально на пятнадцать минут, пока сходят в магазин. А я не уследил, и Шкода сильно разбила лоб.
Вспомнил, как нес хныкающую девчонку на руках к ней домой.
Она не плакала. Не сейчас, ни даже тогда, когда кровь со лба лилась ей прямо на глаза, а я шептал что-то успокаивающее, чтобы самому умом не тронуться и не начать паниковать.
Я совсем забыл об этом, а сегодня вспомнил. Просто потому, что испытывал одинаковые эмоции. Ни тогда, ни тем более сейчас я не боялся нагоняя от родителей за то, что недосмотрел. Нет, я боялся за девчонку, которую не могла удержать даже гравитация.
В детстве я отнес ее домой, передал с рук на руки отцу, а потом еще пару недель звонил и узнавал у Серафимы, как она, прикрывая все это глупыми шуточками а-ля «лоб железный, не сломается».
Всю ее сознательную жизнь я был рядом, защищал, оберегал по мере сил, но только сейчас понял, насколько она всегда была мне дорога. Она и рыжая.
– Пройдемте, – позвал меня доктор, высовываясь из-за двери.
Я быстро вошел в кабинет и заметил Юльку. Гипс не наложили, значит, не перелом. Тугая повязка, значит, растяжение.
– Как оно, док? – я с трудом перевел взгляд на эскулапа.
– Жить будет, – оптимистично хмыкнул он, – растяжение. Поносит тугую повязку. Хорошо, что рука левая, писать лекции сможет. Я выпишу вам рецепт на обезболивающее и…
– Я знаю, что делать при растяжении, – перебил я, – холод, полный покой… Дайте рецепт на мазь и таблетки.
– Муж? – улыбнулся Юльке доктор. – Заботливый.
– Парень, – смутилась она.
– Спортсмен?
– Почти, – отмахнулся я.
Док сел за стол, нацепил на нос очки, быстро выписал рецепт и протянул его мне со словами:
– Через недельку снова ко мне.
– Понял, – отчеканил я, пряча рецепт в карман.
Юлька встала со стула, бережно прижимая левую руку к груди.
У меня сердце сжалось. Блин, да лучше бы я три травмы получил, чем она – одну.
Я придержал для нее дверь, пропустил вперед и взял за руку со словами:
– Дальше, чем на шаг, от меня ты больше не уходишь!
– Мир, – вспыхнула она.
– Головой не ударилась?
– Сегодня нет.
– Слава канделябрам!
– Ты на что намекаешь? – напряглась она.
– Ни на что. Просто голову надо беречь. Она у тебя, конечно, железная, особенно лоб, но мало ли какие последствия в будущем могут быть. Ты уже меня поишь и воруешь, дерзишь дядям в погонах, по деревьям лазаешь, как та мартышка, на свидания с придурками гоняешь. Береги голову, Юль.
– А ты… Ах ты… Слов нет!
– Шкода, тебе впервые нечего сказать? – иронично заметил я. – Надо этот день в календаре отметить.
– Мне больно! – пожаловалась она. – А ты язвишь и издеваешься.
– Прости, больше не буду, – повинился я.
– Это твоя защитная реакция такая, да? Ты просто не можешь сказать, что ты волнуешься, поэтому начинаешь ехидничать?
– Наверное, ты права. Я сегодня знаешь что вспомнил? Когда ты лоб разбила, а я тебя домой нес.
– А потом два месяца издевался.
– Я переживал за тебя, – с трудом, но признался я.
– Римир, нет ничего стыдного, чтобы признаться человеку, что ты за него волнуешься. Ты мужчина, конечно, весь такой серьезный, как букварь, но признаться близким в своих чувствах – это не слабость, а сила. И знаешь, с Серафимой то же самое. Просто скажи ей, что ты за нее волнуешься, а не устраивай диктатуру. Думаешь, она не поймет? Она тебя тоже очень любит. И, поверь, эффект от этого разговора будет лучше, чем твои запреты.
– Ты давно стала знатоком душ человеческих?
– Давай, скажи это! – с непередаваемой интонацией попросила Юлька.
– Что сказать?
– Что яйцо курицу не учит, да, Мир?
– Именно! – согласился я.
– Вот опять! Ты снова закрываешься от разговора по душам! – тонкий пальчик моей девушки уткнулся мне в грудь.
– Что мне с тобой делать, мудрая моя? – мягко обнимая ее, спросил я.
– Любить, ценить и кормить конфетами, – разулыбалась Шкода.
– Как скажешь. Поехали ко мне. Сегодня на глазах побудешь.
– Хорошо, – согласилась Юлька.
Я обнял ее за плечи – осторожно, чтобы не сделать больно, – и повел к выходу.
И только на улице обратил внимание, что я не запер двери машины. Так спешил, что все напрочь забыл.
Хорошо, что не угнали…
По дороге заехал в аптеку и купил ей все необходимые лекарства. Не удержался и заехал в супермаркет за тортом и конфетами. И пельменей купил на ужин, потому что в холодильнике было пусто.
Сел в машину, поставил ей на колени коробку с тортом и подмигнул:
– Конфеты в пакете.
– Мир! – ахнула Юлька.
Жестом попросила меня наклониться и клюнула в щеку.
– Спасибо!
До позднего вечера мы были у меня до дома. Досуг был почти пенсионерский. Каждые полчаса я прикладывал холодное к ее запястью, мазал мазью и развлекал как мог, чтобы она не думала о боли.
И так хорошо мне было, как до этого, наверное, никогда. Даже без секса, просто быть вместе, болтать обо всем на свете, есть конфеты и смотреть кино было до ужаса правильно. Так, как нужно.
Я наконец познал чувство настоящего удовлетворения. Душевного.
И в тот вечер я впервые начал задумываться, что хочу вот так каждый вечер. Вдвоем. И больше никто не нужен.
Ближе к полуночи отвез Юльку домой, дождался, пока она поднимается, и, слегка пришибленный от собственных желаний, поехал спать.
Глава 30
Римир
Стежок, еще стежок… У меня от разноцветных блесток уже у самого перед глазами все плыло. Казалось, эти мелкие стразики никогда не закончатся.
Как она эта делает? Терпению Юлькиному, конечно, можно позавидовать. А шитье запатентовать как лучший способ тренировки самодисциплины и усидчивости. Снайперов, наверное, так же тренируют сидеть в засаде по много часов и смотреть в одну точку.
Нормально так меня вставило.
Я смотрел на Юльку, которая, держа в левой забинтованной руке, высунув язык от усердия, спокойно делала свое темное дело – пришивала какие-то крупные бусины к обычному женскому бюстгальтеру.
На фоне из телека дядя Леня Каневский рассказывал об очередном очень опасном маньяке, а я просто шил, стараясь ни о чем не думать.
Юлькина Барахляндия за неделю частично переехала ко мне. То и дело по утрам я натыкался то на кусочек ткани, который, как нетрезвый фашист, притаился за
