Ковальский в тылу врага - Неуловимый Джо
В начале ничего не намекало ни на какие сверхъядовитые вещества, и я уже даже начал думать, что это обычное отравление, но белковые пакеты данных, отправляемые каждой клеткой моего тела, постепенно расшифровывались и передавали химические данные в мой мозг по нервной системе. Я не могу это описать. Это как рассказывать глухому с рождения, что такое симфоническая музыка. В моём животе как будто был очень чувствительный язык, который на вкус чувствовал следовые концентрации любых веществ.
И наконец я понял. Я понял, почему тюремная жратва была такой сладкой. В неё специально добавляли протосапонины. Конформацию конкретно этих молекул мне определять не было времени, но всё было очевидно и так. Каша так сильно пенилась, потому что глико-сапонин, который в неё добавляли — сам по себе безвреден. Но, являясь протосапонином, по сути, он вступил в реакцию с летучими сапонинами из люцерны, что и приковало меня к моей травяной постели. Однако, какое коварство! Кормить заключённых так, чтобы они не могли сбежать, а если и сбежали бы, то их легко можно было бы выследить по "горячим следам".
Это был довольно болезненный удар по моему самолюбию. Как мог я, единственный человек в истории, способный контролировать своё тело на клеточном уровне, потерять бдительность и не заметить такой примитивной отравы? Нет. Больше на эту удочку я не попадусь. Я через силу выбрался из тёплой ядовитой постели, надел невысохшую одежду и вновь нырнул в реку, подальше от проклятой люцерны, с её проклятым активирующим сапонином.
Вода в реке была грязная, но мой иммунитет совершенно спокойно справлялся со всевозможными кокками и другими зверюшками. Но вот раздражающую меня изнутри органику было выводить сложно. Люди часто включают воображение, они представляют, как вместе с потом уходит и болезнь, как пар из полотенца на морозе, но в моём случае это было не оно. Я буквально по номерам знал клетки, которым было плохо. Холодная вода замедляла метаболизм. Вывод отравы из клеток слизистой замедлялся, но замедлялось и раздражение. И когда луна взошла в полную силу, я был практически свободен от яда. А вместе с ним и от наказания за потерю бдительности.
Лунный свет заставлял мою эльфийскую кожу сиять как серебро. Меня вынесло на середину русла, и вода стала чище и приятнее. Совы кричали в прибрежных рощах, серебристую дорожку речных волн то и дело нарушала своими кругами то щука, то карп. Береговые камыши росли по берегам реки, как волосы подмышками милой сердцу проститутки, а отдельные высокие деревья вдалеке постепенно поднимались на крутые склоны и шевелили ветвями на ветру, будто оглядываясь.
Здоровье полностью восстановилось, но голод ещё не вернулся. Плавать ночью в реке было так хорошо, так приятно. Я пожалел, что не был готов к таким превратностям судьбы. Конкретно в тот момент я жалел только об одном: что моя жена не со мной в этой романтической, до тантризма, обстановке. В любом случае, жить в дикой природе оказалось для меня не такой уж плохой идеей. Оставалось только подготовить нужные биомодификации, чтобы приспособиться к жизни за пределами человеческой тюрьмы, и не только той, что на острове, а и вообще.
Но как только я стал составлять список того, что нужно придумать, я ощутил, как течение начало меня разворачивать. Я думал, что попал в водоворот, но, к сожалению, это было не так. Сниженная от холода чувствительность кожи не позволила мне заметить, как моя нога запуталась в рыбацких снастях. Я попытался выдернуть ногу, но леска только стянулась сильнее. Я заглотил побольше воздуха и собирался перегрызть все лески, опутавшие меня, но тут же попал прямо в сеть.
Снова и снова я собирал сети. Вынырнуть, чтобы вдохнуть воздух, удавалось всё реже, а комок сетей, в который я превратился, тащил меня всё дальше и, в конце концов, начал тянуть на дно. Я мог бы вырастить себе жабры или доработать лёгкие для дыхания под водой, но на это ушли бы месяцы, а то и годы. Я не был готов к такой ситуации. Всё, что мне оставалось делать, это успокоиться, экономить силы и ждать, пока звук лодочного мотора приблизится ко мне.
Звук всё не приближался, и когда воздух совсем закончился, я вынырнул и увидел лодку на воздушной подушке с воздушным винтом и мигалками. Воздуха оставалось всё меньше, ослабленный отравлением организм не смог бы погрузить меня в анабиоз. Я был практически на волоске от смерти. И моё последнее поражение окончательно смирило меня. Я выпрыгнул снова, сделал побольше брызг и позвал на помощь.
Глава 26. Кошкин и мышки
Очнулся я в лодке на воздушной подушке. Мерное гудение пропеллеров и свист турбин смешались с вибрацией корпуса и дрожью. На мне были только наручники и одеяло, заботливо обёрнутое вокруг моих плеч. Охранник в форме стоял у штурвала и управлял лодкой одной рукой, периодически поглядывая на меня.
— Ну как, очнулся, эльф?
Я не ответил.
— Теперь ты понял, почему мины были отключены? Таким образом мы отслеживаем беглецов. Они сами указывают нам на слабые места в системе охраны. Хотя мне и лень было подниматься в такую рань, вынужден тебя поблагодарить.
— Поблагодарить? За что?
— Скучно с ними. А с тобой хоть какое-то разнообразие. Надеюсь, ты не собираешься сдаваться? — добродушно усмехнулся охранник.
Но я не знал, что ответить. С одной стороны, я мог бы убить его голыми руками, несмотря на то что он был вооружён, но его обезоруживающая интонация и забота сдерживали меня чуть ли не сильнее, чем наручники, прикованные к борту лодки.
— Это они все сломлены и напуганы, — продолжал охранник. — Эх. Я думал, что здесь будет игра, противостояние наблюдательности и проницательности охраны, находчивости и беспринципности заключённых. Но увы. Все они давно привыкли питаться за счёт налогоплательщиков.
Охранник издевательски хмыкнул. Я был полностью парализован. Все мои наработки по модификации тела утекали сквозь пальцы, как мысли во сне, стёртые пробуждением. Я ничего не мог поделать. Я лишь поплотнее закутался в одеяло и стал ждать своего возвращения в камеру.
Мне выдали
