Насильно твоя - Екатерина Ромеро
Плевать ей на то, как сильно я люблю ее, Илана знать меня не хочет, не говоря уже о том, чтобы пытаться понять. Нет, не простить, но хотя бы понять, почему я это сделал, за что, что мною двигало и в каком адовом состоянии я тогда был.
Та, прежняя Илана меня поняла. Она знала все с первой минуты, она меня слышала и принимала. Да, не сразу, мы помирились окончательно только после рождения Анюты, но у нас больше не было секретов и обид.
Мы все проговаривали, я делился с ней всем, что у меня на уме, и Илана делала то же. Все свои страхи и обиды, мы были лучшими друзьями и психологами друг другу, мы вытягивали себя же из этого болота, очищая нас самих.
По большому счету, это все заслуга Иланы. Это она не дала мне сожрать себя в чувстве вины после рождения Анюты. Это она вдохновила меня на открытие новых компаний и на саму жизнь целиком. Это моя девочка, моя любимая, которая теперь смотрит на меня как на врага.
И вот эта новая холодная Илана мне не доверяет. Она меня не хочет и никогда меня не простит. Порой мне кажется, что ее просто сломали, и теперь у меня дома сидит ее карикатура, кривое чертово зеркало. И это зеркало меня совсем не любит. Чужая до скрипа, она не хочет даже пытаться вспомнить.
В каждом нашем разговоре я слышу, что я для Иланы чужой и она бы ни за что меня не полюбила. Никогда и ни за что на свете. Не хочет, не хочет, блядь, даже попробовать все помнить, тогда как я горю в аду собственного производства.
Быть рядом с ней физически и в то же время не иметь возможности коснуться, слышать одни упреки, страх, недоверие от любимой женщины. Если по правде, с каждым днем мне все больше кажется, что та, моя Илана больше уже никогда не вернется. Будто она и правда умерла в той аварии, а на ее место пришла чужая женщина, и она меня реально не знает, боится, презирает после всего.
* * *
Прошло две недели, как мы не общаемся. Словно чужие люди, которые живут под одной крышей. Илана почти не выходит. Ее никто не закрывает, но она сама заперлась в комнате, и хрен ты ее оттуда достанешь.
Я уже нанял айтишников и скоро узнаю адрес получателя переписки, вот только дела это не меняет. Мало того, что Илана узнала то, чего не должна была знать, и весь мой театр к чертям провалился, она еще успела отправить фото важных документов, и это теперь моя огромная головная боль.
Виновата ли она в этом? Скорее нет, чем да, вот только мне сердце режет то, что она, блядь, верит чужому человеку, которого даже ни разу не видела, а мне нет. Что бы я ни сказал, смотрит волком на меня, с этой адовой женской обидой, упреком, обвинением.
Я даже рад был, когда она Аню увидела, думал, вспомнит ребенка, но нет. Ничего. Совершенно. Илана смотрела на Анюту, как будто это просто чужой малыш. Не подошла к ней, не обняла, да и я не дал. Не хотел еще больше травмировать дочь, Анюта и так первые недели без матери не спала постоянно.
Я едва вывозил тогда. Днями у Иланы был, а ночами с Анечкой. Все сказки мира уже выучил, все песни, блядь, игры, мультики, развлекалки.
Я думал, что чокнусь первое время быть с ребенком постоянно, не спать, не жрать, думать только о лекарствах для жены и о том, как объяснить двухлетней малышке, куда резко делась ее мама, почему она больше ее не видит, почему мама больше не берет на руки и не целует на ночь.
Потом появилась Инна. Мне пришлось, я должен был работать, нянька справлялась, а потом Илана завила, что хочет развода. Развода со мной, да еще и ребенка отнять заикнулась.
Мне, честно говоря, захотелось задушить тогда ее голыми руками. Заткнуть ее, вытрясти уже этот бред из ее головы. И мне стало страшно, ведь Илана говорила это на полном серьезе. Что не любовь то была никакая, а одна только болезнь, зависимость, страх.
Я просто не могу это принять до сих пор, хоть неделя пройдет, хоть месяц. Боже, неужели Илана все время боялась? Я этого не видел или не хотел замечать. Илана не плакала со мной больше, мы после родов расписались, перевернули страницу, нам было сложно, но мы были вместе.
Я чувствовал, что мы семья, она от меня не шарахалсь, не тряслась, ничего не скрывала. У нас, блядь, не было никогда секретов, а эта новая Илана совсем другая.
Дрожит, рыдает предо мной, я пальцем ее боюсь тронуть, она точно оголенный нерв, и я, честно говоря, не знаю, что мне уже делать. Хочется башкой о стену долбиться, да только все равно результата ноль.
Одно только знаю: захочет уйти — пусть уже валит. Я никого тут силой не держу, вот только Анюту хрен я ей отдам. Дочь будет со мной при любом раскладе.
Глава 28
«Твоя задача — выносить ребенка и отдать его мне».
Эта фраза. Короткое понятное предложение всю ночь не выходит у меня из головы. Поначалу я думала, что это просто сон, а после поняла, что это воспоминание. Очень короткое, эфемерное, но в то же время дословно точное.
Я слышала эту фразу. Он него. Это Волк мне ее сказал, правда, я не знаю ни своей реакции, ни того, что было после. Словно моя память пытается выдернуть какие-то кусочки, но все остальное просто просеивает, и я упускаю самое главное, что-то очень важное, что не дает мне составить картину полностью.
После того нашего скандала утром мы с Волком больше не разговариваем. Совсем, я даже ем отдельно у себя в комнате, точно заключенная, хоть меня тут никто и не закрывает.
Анечки в доме нет, я не знаю, где она ночует, и это рвет мне сердце, хотя, по сути, я даже родного ребенка не помню. Я же мама, господи, как я могла
