Страж сумерек - Мария Чернышова
Фрекен Кара пробормотала, не отрывая взгляда от половиц:
— Да он все время на сеновале сидел. Я поутру еле встала, а он спал — не разбудишь. Вот я сеновал и заперла. А потом мы с матушкой на службу ушли, так он ждал почти до полудня, покуда я не вернула-а-ась…
Сквозь последние слова прорвались всхлипы. Девица уткнула нос в передник. Ее отец ударил кулаком по коленке.
— Вот ведь, стервец! Ничего! Я ему сначала всю рожу расквашу! Пусть только попробует от свадьбы отвертеться! Господи, с какой швалью придется породниться!
И тут Ларс задал вопрос, который давно вертелся на языке.
— Послушайте, фрекен Кара. А была на Бьерне той ночью серебряная цепочка?
Девица перестала шмыгать носом и уставила глаза на Ларса. Смигнула.
— Не видала я никакой цепочки, гере ленсма-а-а-ан.
И снова залилась слезами.
— Ну, — зловеще произнес Ларс, — теперь что скажешь?
Он хлопнул по столу бумагой, содержавшей в себе скорбные показания фермерской дочери. Бьярне Тильсен поежился. Аксель мстительно посмеивался из-за конторки. Ссадина на его скуле горела яростным багровым цветом.
— Было? — продолжил Ларс.
Парень скривил рот, будто проглотил головастика.
— Ну, было, — пробормотал он.
— Рассказывай.
— Про что⁈
— Про все, — вздохнул Ларс. — Про свои любовные победы. Констебль, будь другом, сделай мне кофе. Голова раскалывается.
Бьярне подождал, пока за Акселем закроется дверь, и поднял всклокоченную голову. Голубые глаза с тоской уставились на ленсмана:
— Может, не стоит?
— Ну, — усмехнулся Ларс, — это уж тебе решать, что лучше: на каторгу топать или под венец? Что выбираешь?
Парень ковырнул пальцем царапину на ладони.
— На каторге, поди, спокойнее будет, — прошептал он.
Ларс не сомневался, что парень прав. От такого тестя только бежать, теряя подметки.
— Чего ж ты раньше думал? Или решил, что она станет молчать, как мышь под метлой?
— Да не думал я ничего, — парень запустил пальцы в волосы. — Оно как-то… само получилось.
— Ага, само, — осклабился не вовремя вернувшийся Аксель. — Ты еще скажи, что Кара тебя силком на сеновал тащила.
Он поставил перед Ларсом чашку с кофе и удобно устроился на стуле, приготовившись слушать.
— Я с тобой, Аксель Линд, не разговариваю, — мрачно отозвался Бьярне. — И да… она сама.
— Ага, значит, и рубашку чистую мы просто так надевали, и причесывались, и рожу умывали, — Аксель не скрывал веселья.
— Я не к Каре шел!
— А к кому? — вместе спросили полицейские.
— Ни к кому! Просто гулял после работы. Вы же сами меня видели, гере Иверсен!
— И что дальше? — поинтересовался Аксель. — Раз-два-три-четыре-пять — вышел Бьярне погулять. Наша Кара выбегает, за штаны его хватает…
— Заткнись, а? — неучтиво посоветовал констеблю арестант. — А то второй глаз подобью.
Ларс пригубил кофе и показал Линду кулак. Констебль ненадолго замолк.
— Она давно за мной бегала, — начал Бьярне. — Как танцы, так никакого покоя. Просто на шею вешалась.
— А ты, значит, ее сторонился? — встрял Аксель.
— Ну, я ее отшивал. Вежливо. А она все равно…
— И твое сердце не устояло перед прелестями красотки?
— Гере ленсман, чего он дразнится? — взмолился Тильсен.
— Аксель, прекрати! Не трещи!
Ларс сделал Бьярне знак продолжать.
— Ну вот. Значит, иду я по улице. А там, у дома Фратсенов, ель растет кривая, а под ней скамейка. И со скамейки меня Кара окликает. Я спрашиваю: чего, мол, тебе? А она и говорит: посиди со мной. Я отвечаю: некогда, мол, чтобы отвязаться поскорее. А она мне: на, возьми земляники на дорожку. А у самой голос жалобный-жалобный, аж дрожит. Ладно, говорю, сыпь в ладонь. Она мне полную горсть отвалила, я ягоды в рот закинул, а они душистые, сочные, аж в носу защипало…
Он замолчал и помотал головой, точно отгонял морок.
— И чего? — недоумевающе спросил Аксель.
— Не знаю, — выдавил Бьярне. Взгляд его стал удивленным и растерянным. — То есть знаю, конечно, а вот что на меня такое нашло — не понимаю. Вроде все, как в тумане: и как целовал, и как обнимал, и… ну, дальше… Оклемался на сеновале: сквозь щели в крыше свет вовсю, звон колокольный вдалеке слышен, и голова тяжелая-тяжелая, дурная-дурная…
Ларс и Аксель озадаченно переглянулись.
— И чего ж ты молчал? — после недолгого молчания спросил Линд.
— А что, я должен был девку на весь свет позорить? Да отец ее…
Бьярне тяжко вздохнул.
— А снимал ли ты цепочку, герой? — поинтересовался Ларс.
— Снимал, — буркнул Тильсен. — На подоконнике у кровати оставил. А ведь зарок давал, когда мать подарила, — всегда при себе носить. Нарушил — вот и наказан за то.
— А чего же снял? — Аксель никак не мог угомониться. Вопросы сыпались из него, словно монеты из дырявого кармана.
— Ну, уж это мое дело, — спокойно ответил Бьярне. И, не дожидаясь, пока Аксель возмутится, обратился к Ларсу:
— Что теперь со мной будет, гере ленсман?
Ларс покрутил кофейную чашку. Парень что-то мудрил, но оснований не доверять показаниям фрекен Кары и ее папаши у Ларса не было. Вряд ли толстяк фермер стал бы выгораживать Тильсена, не случись прелюбодеяние на самом деле.
— Твой будущий тесть полон решимости внести за тебя залог. Когда судья выздоровеет, он решит, можно ли до конца расследования отпустить тебя на поруки.
Парень обреченно понурился. Аксель осторожно похлопал друга детства по плечу.
— Пойдем в камеру, арестант. Пользуйся покоем, пока можешь.
К вечеру Ларс вконец расхандрился. То шагал туда-сюда по кабинету, то бездельно топтался во дворе. От кофе уже воротило, по небу тянулись серые облака, а на душе с каждым часом становилось все пакостнее. Аксель — он сегодня дежурил — искоса посматривал на начальство, но вопросов не задавал. В очередной раз выбравшись на крыльцо, Ларс обозрел пустую площадь и внезапно понял, в чем дело.
Он попросту боялся. Боялся неизбежно подступающей ночи, которую придется провести в одиночестве. В пустом доме. Наедине со своими дикими видениями.
От одной этой мысли подступила дурнота. Следом нахлынула злость: на весь мир и на себя — боевого офицера, который страшится темноты, будто ребенок. Что с ним такое творится? Он даже в детстве только смеялся
