Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина

Правой рукой Марк машинально тянется к левой щеке, чем сразу подтверждает мое предположение, однако сам упрямо встряхивает головой и, опомнившись, убирает ладони в карманы брюк. Будто я еще не увидела все, что нужно.

— Господи… Когда? — выдыхаю я озадаченно. — С кем?

А главное: не связана ли случившаяся драка с тем, что я рассказала прошлым вечером?

Устремив взгляд поверх моей головы, вдаль темной квартиры, Марк задает собственный вопрос, отказываясь отвечать на мой:

— Впустишь? — Слышать в его голосе нотки неуверенности удивительно и странно. — Нам нужно поговорить.

Какая-то крошечная, очень далекая часть меня вяло трепыхается внутри, призывая все-таки воспользоваться шансом проявить гордость — или скорее гордыню? — и хлопнуть дверью, раз и навсегда отказаться вести беседы с тем, кто однажды решил все единолично. Трепыхается слабо, едва ощутимо, и угасает быстрее, чем мог бы зародиться достаточно мощный для действия импульс.

Я не такой человек. Мне важно объясниться, донести до другого свою позицию и его выслушать тоже. Не знаю, хорошо ли это или плохо, но иначе не получается.

Отступив, я кивком приглашаю Марка войти. Дверь за ним закрывается через несколько секунд. Теперь мы одни.

Впервые за очень долгое время между нами нет буфера в виде присутствия других людей или на худой конец — декораций внешнего мира. Уединение ощущается покалыванием в коже и мутным беспокойством в душе.

Я борюсь с порывом съежиться, когда Марк, еще не сдвинувшись с обувного коврика, принимается осматриваться. Бегло, почти вскользь, но мне достаточно. Словно перед взглядом Марка сейчас не чужая квартира, а что-то куда более личное и действительно важное.

Качнувшись, он скидывает с ног туфли и, сделав два шага вперед, останавливается. Расстояние между нами непривычно мало, мне хочется увеличить дистанцию.

Только бы не улавливать шум тяжелого дыхания, жар до сих пор пылающего после драки тела, яркий запах туалетной воды с легким флером пота. Марка вдруг становится слишком много. Кажется, никогда прежде его присутствие не ощущалось столь острым и неумолимым.

— Идем в гостиную, — заговариваю я тихо, и Марк сразу согласно кивает.

Спина под его возможно надуманным взглядом горит весь тот ничтожный путь, что пролегает через короткий коридор. Едва миновав дверной проем, я нервно оборачиваюсь и прочищаю горло, но не успеваю ничего сказать.

Издав тихий зазывающий писк, Бусинка спрыгивает с дивана и насторожено, однако смелея с каждым шагом, подходит к Марку. Принюхивается к измазанным в пыльной грязи брюкам, морщит мокрый нос, а затем, вильнув хвостом и потеревшись о мужские ноги пухлым боком, садится и ожидающе запрокидывает голову.

Рядом тихо фыркает Марк.

— Еще не забыла меня, булка? — интересуется он, посмеиваясь. Опустившись на уровень Бусинки, он протягивает к ней руку и та охотно тыкается круглой головой в подставленную ладонь.

Прошел месяц, а она его узнала.

Отвернувшись, я смаргиваю мгновенно проступившие слезы. Встреча Марка и Бусинки колет в сердце толстой, неповоротливой иглой: когда-то я верила, что все наши вечера будут такими.

Минуту спустя Марк поднимается. Я успеваю заметить, как он вдруг непроизвольно морщится и на миг касается ребер.

— Дать тебе что-нибудь из заморозки? — Слова срываются с моих губ быстрее, чем приходит мысль, что проявлять заботу не нужно.

— Зачем? — хмурится Марк.

Я раздраженно фыркаю, злясь то ли на себя, то ли на его игру в непонимание.

— Синяки будут не такие сочные.

— Нет никаких синяков.

— Конечно, — кивнув, я обращаю взгляд на Бусинку, лишь бы не рассматривать Марка на предмет скрытых травм. Это не мое дело.

Словно ничего необычного не случилось, Бусинка усердно, раскачиваясь как лодка в буйном океане, намывает лапы и бока. Мы больше ей неинтересны. Даже явившийся внезапно Марк. Минут через десять, устав от гигиенических процедур, она и вовсе свернется в комочек и уснет. Прекрасная нервная система.

— О чем ты хотел поговорить? — выдавливаю я из себя в конце концов, не желая оттягивать момент наступления истины до утра.

Марк не отвечает сразу. Не выдержав, я бросаю на него якобы случайный взгляд, однако прятаться необязательно: синие глаза устремлены в темное окно, но, похоже, на самом деле куда дальше. У Марка отрешенный вид.

Его хриплый голос разрезает тишину:

— Я тебе верю.

Я замираю, подавившись воздухом. Сердце, сорвавшись, улетает вниз и зависает в свободном падении, и в груди разрастается затягивающая в бездну пустота.

Можно подумать, что признание Марка логически следует из проявленного им намерения поговорить, но прямо сейчас разум слабее чувств. Мне… больно.

Нужно порадоваться: правда, похоже, восторжествовала. Мое доброе имя не будет опорочено клеймом бездушной мажорки и убийцы. Да и Марк наверняка станет ненавидеть меня чуточку меньше.

Нужно порадоваться. Но не получается.

Я словно впервые в полной мере осознаю степень утраченного.

Если бы эти слова прозвучали полгода назад, все могло сложиться совершенно иначе.

— Веришь? — Голос подчиняется с трудом: сиплый и сломленный, он едва слышен в полной тишине.

— Да, — Марк отрывисто кивает и поворачивается ко мне. Синие, оттаявшие глаза находят мои, и я не решаюсь нарушить зрительный контакт, как бы тяжело ни было. — Верю.

Я сглатываю. По привычке тянусь к предплечьям — мне нужно что-нибудь, какой угодно якорь, только бы не утонуть в пучине захлестывающих эмоций, — но, вовремя опомнившись, завожу руки за спину.

— Что изменилось с вечера?

Марк тяжело вздыхает. Нервно проводит ладонью по лицу и коротким волосам, трясет головой.

Я наблюдаю за ним. За его резкими, будто сломленными и вместе с тем наполненными силой движениями, за проступающим под натянувшейся тканью рубашки рельефом крепкого тела, за вздымающейся грудной клеткой, следую за венами на предплечьях к запястьям и пятнам засохшей крови на костяшках.

— Я не смог выбросить твои слова из головы, — роняет он вдруг, выдергивая меня из состояния странного сонного паралича. — Прокручивал в голове все, что узнал о тебе. Как ты себя вела. Как меня это смущало. — Он презрительно хмыкает, и я дергаюсь, а затем понимаю, что в этот раз его презрение направленного на самого себя. — Ты иногда была такая… наивная. Я думал, это притворство. С твоим-то социальным статусом… Ну какая могла остаться наивность? — Он снова качает головой. — В общем, я решил проверить все еще раз. Просто чтобы быть спокойным. — Горький смешок. — Проверил, блять.

Я обнимаю себя за плечи. Ругательства из уст Марка звучат