Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова
Глава 4
Месяц прошёл, как Сынхён окончательно порвал со своей любовницей. Которая так же была любовницей собственного начальника. А, может, кого-нибудь ещё. К концу отношений Сынхён понял, что механическое удовлетворение физиологической потребности не стоит того, чтобы связываться с женщиной, которая ни в чём другом не интересна: ни её вкусы, ни её разговоры, ни её нравственный настрой на жизнь не соответствовали тому, что понравилось бы молодому человеку, хотя на первых порах устраивало, находило отклик и помогало обретать опыт, деловой, мужской, необходимый. Ведь они столько говорили о делах и финансах! Но чем же она в итоге была дороже тех проституток, которыми он пренебрегал? Брала не деньгами, а подарками? Одевалась в бутиках, а не на распродажах? Это ли то, на что размениваешься, возвышаясь над другими? Под занавес романа он ей тоже изменил, хотя остался при своём правиле, и удержал в тайне ночь, проведённую в чужой кровати. Главным было ощущение в сердце, где он сохранил ответный выпад и наслаждение от неузнанного, нераскрытого реванша. Они с Джиёном и местными чиновниками, что отвечали за разрешение очередного проекта, который вводился в действие бизнесменами и бандитами совместно, выпивали в ресторане на одной из окраинных улиц, подальше от центра. Туда снова вызвали красивых девочек для улучшения досуга, в коротеньких юбочках, тонких блузочках и чулочках. Сынхён же, изрядно выпив, углядел одинокую женщину у бара, во всём темном: кофте, брюках, ботинках. Она тоже много пила, но как-то странно не пьянела. Он присоединился к ней, они стали болтать на общем языке недостаточно трезвых и не желающих говорить о самих себе людей. Одно за другое, они поехали к ней, захватив ещё пару бутылок, и переспали. Женщина оказалась вдовой, потерявшей мужа около года назад. В постели она призналась, что не в состоянии забыть покойного, но и выносить одиночество иногда слишком тяжело, и тогда она бредёт в бар, напивается, заводит беседу с барменом или, если не попадается собеседника, плачет за рюмкой. Изредка появляются мужчины, составляющие компанию. Не со всеми она готова ехать домой, но Сынхён был из тех, с которыми ночь ей казалась безопасной и спасённой от тоски. Они тихо занимались любовью, пока в соседней комнате спал её восьмилетний сын, возможно, что-то понимающий, а, может, и не подозревающий о том, как пытается вытащить свою жизнь из драмы его мать после смерти отца, не плакавшая дома и у ходившая, чтобы не ранить ребёнка безудержным страданием души. Вдова не просила остаться с ней, не просила денег, номера телефона, обещаний. Утром она с особым, неповторимым стыдом матери подгоняла Сынхёна к двери, пока не проснулся мальчик, чтобы собираться в школу. Ей не нужны были отношения, ей не нужен был любовник, ей именно что иногда требовалась защита от самой себя и воспоминаний. Когда становилось совсем тяжело. Сынхён вернулся тогда к себе и лёг поспать снова, не выспавшись после попойки и разъездов по городу. Но сон не шёл. Он сравнивал двух женщин, с которыми имел секс за неделю, и секретарша, что была моложе, красивее и более ухожена, проигрывала тридцатилетней женщине, обремененной ребёнком и трагедией. Женщина, что умела любить, излучала тепло, к которому невольно тянуло, но оно холодило, потому что предназначалось для других: мёртвого начала и живого продолжения. У любовницы-секретарши такого тепла совсем не было, только страсть, да и та непонятного происхождения – искреннего или фальшивого? Сначала эта страсть горела, как пожар, но потом, удовлетворенный Сынхён увидел её с другого ракурса, как экран электрокамина, на котором пляшут искусственные языки пламени. Вроде бы тоже греет, и даже огонь видно, но всё-таки это имитация. Кому нужна имитация, если существует оригинал? Молодой человек в который раз подумал о том, что никогда не хотел бы пускать пыль в глаза тем, чего на самом деле нет, чего он не имеет. Кто-то готов носить подделки и фальшивки, лишь бы им завидовали, лишь бы ими восхищались, стекло вместо бриллиантов, аналог с китайской фабрики вместо бренда, Сынхён же не мог представить радости от восхищения, если сам он в этот момент будет знать, что оснований для зависти нет. Любовницу он заводил не для хвастовства, а для самого себя, но после случившейся встречи с вдовой вдруг осознал, что и для себя самого желает лучшего, чтобы завидовать самому себе, примерно так, как он завидовал умершему мужу женщины, которая, казалось, даже переспав с другим, не изменила супругу. Это было необъяснимо, невозможно, нереально, и всё-таки оно было так: она оставалась верной женой, иногда проводя ночи со случайными знакомыми. В её глазах не было предательства, порочного нового желания, стремления к возрождению и второму браку. Нет, она искала что-то родственное и знакомое, возможно, похожее на мужа, чтобы иметь возможность забыться и поймать мгновение прежнего счастья, а потом, поутру, презирая себя, полная самобичевания, старалась забыть о попытке и замести следы наивного, обреченного поиска. Сынхён одновременно проникался жалостью и уважением к ней, но вернуться к вдове и попытаться стать её постоянным кавалером ему не пришло и в голову. Её любовь была прекрасной, священной и стояла где-то на пьедестале, куда лезть не следовало, и молодой бизнесмен решил лелеять воспоминание о подобной женщине, вертя его так и эдак, украшая и, со временем забывая детали, вознося всё выше. И чем больше проходило дней и недель с той ночи, тем чище и светлее воображалась та вдова, тем
