Ледяной Скипетр - Алексей Велесов
— Я не хотела никого убивать, — ответила Елена.
— Именно поэтому я и вышел к тебе из чащи, — в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение. — Нас учили: «Лёд — последний аргумент, и он должен быть безжалостным». Но ты… ты использовала его как первый аргумент. И дала ему шанс услышать. И он услышал.
Не спрашивая разрешения, но и не нарушая магического круга, он присел у костра на корточки, достал из-за пазухи плоскую фляжку и налил в ее походную кружку темного, густого чая. Елена молча приняла ее, согревая ладони.
— Я оставил службу два года назад, — начал он, глядя в угли. — Под Ярославлем, в одной деревне. Нам поступил приказ — «очистить» поселение от тех, кто отказался присягнуть на верность Скипетру и признать власть Императрицы. Я видел, как мой командир поднял руку… и дети, что стояли на пороге своей избы, просто остановились. Не упали. Не закричали. Они… перестали двигаться, дышать, моргать. Стали как восковые фигуры. Прямо как в той Вологде, о которой ты, наверное, уже знаешь.
Он замолчал, и в тишине тайги его молчание было красноречивее любых слов. Потом, уже почти шепотом, добавил:
— Я не смог поднять на него руку. Не смог убить своего командира. Но и служить системе, способной на такое, я больше не мог. С тех пор я в бегах.
— И ты веришь, что Империя ошибается? — тихо спросила Елена.
— Я верю, что есть вещи поважнее слепого порядка, — посмотрел он на нее прямо. — Баланс. Императрица в ужасе от самой мысли о таянии, о переменах. Но лед, что никогда не тает, — это не зима. Это смерть. А огонь Хана, что не оставляет после себя плодородного пепла, — это не очищение. Это пустота. Выжигание жизни до основания.
Елена посмотрела на ольховую ветвь, лежащую рядом.
— Леший сказал мне то же самое. Почти теми же словами.
Уголки губ Данилы дрогнули, и на его суровом лице впервые появилось подобие улыбки. Невеселой, но настоящей.
— Значит, лес действительно принял тебя. Провел через себя и признал. Это хороший знак. Лучший из возможных.
Он снова полез за пазуху и достал два предмета. Небольшой, туго свернутый свиток из плотной, вощеной кожи и тот самый кристалл льда, что она видела в его послании.
— Это карта, — он протянул свиток. — Не Москвы, что наверху, а того, что под ней. Подземелий, ходов, старых катакомб под Кремлем. А это, — он показал на кристалл, — Ключ Сердца. Он не откроет тебе дверь в обычном смысле. Он откроет путь, если твое сердце будет чистым в своем намерении. Потому что там, внизу, скрыто не только Скипетр. Там — Сердце самой Москвы. И если ты хочешь докопаться до правды, а не просто занять трон, тебе придется найти его.
Елена взяла свиток. Кожа была прохладной, но живой, и от нее веяло запахом старины и тайны.
— Почему? — спросила она, глядя ему в глаза. — Почему ты помогаешь мне? Ты же морозник. Ты должен был меня убить или привести в Москву.
— Потому что ты — последняя надежда, — просто ответил он. — Не Империи снежного трона. России. Той самой, что была до всех нас. России, что помнит голоса своих рек, шепот лесов, имена духов, живущих в каждом камне. Той России, что может найти тот самый третий путь, о котором все говорят, но никто не может отыскать.
Он поднялся на ноги, его движения снова стали бесшумными и точными.
— Я пойду дальше, другим маршрутом, — сказал он. — Если Следопыты вернутся или на тропе появится другая опасность — свистни в бересту. Тот свисток, что дал тебе леший. Я услышу.
— Ты не останешься? — в голосе Елены прозвучала непроизвольная тревога.
— Нет. Пока ты идешь одна — твоя сила чиста. В ней нет посторонних помыслов. А я… — он усмехнулся, — я буду отличной приманкой, чтобы отвести от тебя лишние глаза.
И он ушел. Так же тихо, как и появился. Сначала его фигура растворилась между деревьями, а через мгновение не стало слышно и шагов. Тайга поглотила его, не оставив и следа.
Елена не ложилась спать. Она сидела у догорающих углей и на чистом снегу перед собой кончиком ольховой ветки выводила руны — не заклинания, а просто узоры, дающие пищу мыслям. Она пыталась понять, что же это такое — «третий путь». Путь, который не лед и не огонь. Домовой молчал, давая ей возможность думать, чувствовать.
И вдруг лес вокруг нее зашелестел. Но это был не ветер. Это был сам лес. Деревья, мох, воздух — все наполнилось единым, тихим, но безмерно глубоким звуком. И в этом шелесте она ясно различила слова, обращенные к ней: «Иди. Но помни».
На ее лице снова появилась улыбка. На этот раз — без тени грусти. С легкой, почти неуловимой надеждой.
На рассвете, когда она собирала лагерь, то обнаружила у корней сосны два небольших свертка. В одном была берестяная фляжка, полная густого, душистого меда. К ней была привязана записка: «От холода в сердце». В другом — кусок бересты с нанесенным на него углем схематичным, но понятным рисунком тропы. И подпись: «На случай, если ольха на время забудет дорогу».
Она аккуратно собрала свои вещи. Соль, что защищала ее ночью, она рассыпала под корнями сосны-великана — в знак благодарности и на память. Кристалл-ключ бережно положила в рюкзак. Ветку ольхи снова сжала в руке.
И она пошла. Уже не бежала от судьбы, не брела поневоле. Она шла. С каждым шагом все дальше вглубь тайги, навстречу своей судьбе, чувствуя тяжесть дара и ответственности, но и странную, звенящую ясность внутри.
А далеко на юге, в бескрайних степях, у костра, где пламя было не желтым, а таким же синим, как у Следопыта, Пламенный Хан, человек с лицом, испещренным шрамами и мудростью, поднял голову от карт. Его взгляд, казалось, пронзил пространство, устремившись на север. И его губы, потрескавшиеся от зноя и ветра, тихо прошептали в ночь:
— Она жива. И путь ее начался.
Глава 7. Тайга просыпается
Тишина, установившаяся после ухода Данилы, была обманчивой. Она длилась не больше получаса, пока они углублялись в чащу, и сменилась нарастающим гулом. Сначала едва слышным, низкочастотным, ощущаемым скорее костями, чем ушами. Он исходил отовсюду: из-под земли, из стволов деревьев, из самого воздуха. Казалось, гигантский механизм, спавший последние сто лет,
