В тисках тлена - Юрий Борисович Салов

Агафья молча взяла осиновый кол. Древесина была холодной и шероховатой под ее пальцами, пахла свежим срубом и… смертью. Он был удивительно тяжелым для своего размера. Пелагея отвернулась, снова опускаясь на лавку, как будто отдала последние силы. Ее фигура растворилась в полумраке, сливаясь с тенями.

Бабка Агафья вышла из избы. Летняя духота давила. Кол, прижатый к груди под платком, жег холодом. Она не чувствовала грязи под ногами. Она шла обратно, неся не соломинку спасения, а страшный, необходимый финал. И для старого мужа в земле. И для семьи, что ждала ее в доме под тяжелым взглядом мертвых. Тишина вокруг была не мирной. Она была зловещей. Напряженной. Казалось, сама земля затаила дыхание, ожидая, что принесет бабка в своих дрожащих руках.

* * *

Игорь вернулся к дому Смирновых только к вечеру. Бабка Агафья уже сидела в горнице. Она не молилась. Не бормотала. Она сидела, сгорбившись, на лавке, и в руках ее был небольшой, грубо обтесанный осиновый кол. Древесина была свежей, белой, конец заострен ножом. Она смотрела на этот кол с каким-то странным выражением — не надежды, а скорее фатальной покорности. Пелагея-колдунья дала совет. Последний. Самый страшный.

Татьяна спустилась вниз. Она прошла мимо всех, не глядя, подошла к столу, налила себе воды из графина. Руки ее не дрожали теперь. Они были мертвенно-спокойны. Она выпила воду залпом, поставила стакан. Ее взгляд скользнул по осиновому колу в руках бабки. Ни страха, ни протеста. Пустота. Та же пустота, что была в ее молитве к иконе.

Игорь стоял в дверях сеней, не решаясь войти. Он видел кол. Видел топоры. Видел пустоту в глазах Татьяны и Александра. Видел фатальную покорность бабки Агафьи. Видел растерянность Ивана. Он понимал, что колесо мистического кошмара провернулось еще на один страшный оборот. Осиновый кол. Для Никифора в его могиле, из которой он свободно выходил и входил.

Жизнь, полная напряжения, продолжалась И тикали часы, отсчитывавшие время до наступления темноты.

Глава 7

Ночь прошла на удивление спокойно. Утро встало над Глухово без солнца. Тяжелые, влажные тучи снова придавили землю, превратив свет в серую, унылую полумглу. Воздух был неподвижен, пропитан запахом сырой земли и гниющих листьев. В доме Смирновых жизнь шла своим нервным чередом, в тишине, нарушаемая лишь хриплым дыханием Пети наверху — ему снова нездоровилось. Осиновый кол, принесенный бабкой Агафьей, лежал на столе в горнице, как обвинение и приговор — белый, заостренный, неумолимый. Никто не смотрел на него прямо.

Александр первым нарушил тишину. Он поднялся с лавки у окна, его движения были медленными, механическими, как у человека, выполнявшего последний долг. Он взял свой тесак не как оружие, а как инструмент. Потом взял лопату, прислоненную к печи.

— Пойдем, — хрипло бросил он в сторону Ивана и, неожиданно, кивнул Игорю. — На погост. Копнуть надо. Как знахарка велела.

Иван молча встал, взял свою лопату. Его лицо было мрачным, но в глазах читалось некое облегчение — действие. Любое действие было лучше, чем сидеть в этом доме, слушая больные хрипы ребенка и глядя на осиновый кол. Игорь кивнул. Его собственная растерянность была так велика, что любое указание казалось якорем. Да и увидеть могилу Никифора после вчерашних находок было необходимо. Ради последних крупиц безумной ясности.

Они вышли. Бабка Агафья сидела на месте, ее пальцы сжимали и разжимались на коленях, будто перебирая невидимые четки. Татьяна стояла у окна в горнице, спиной к комнате, глядя в серую муть за стеклом. Она не обернулась. Молитва, казалось, закончилась. Осталась только пустота и ожидание неизбежного.

Дорога на кладбище была знакомой, но в этот раз каждый шаг давался тяжелее. Грязь чавкала под сапогами. Воздух был таким густым, что казалось, его можно было резать ножом. Лес по краям поляны стоял непролазной, безмолвной стеной. Ни пения птиц, ни шорохов. Только их собственные шаги и скрип лопат за спиной.

Подойдя к могиле Никифора, Игорь снова увидел то, что заметил вчера: дико взрытую землю на холмике, борозду, ведущую наружу и обратно, примятое место на вершине. Но сегодня это выглядело еще более зловеще под низким, серым небом. Земля казалась живой, дышащей, только что потревоженной.

— Копать, — коротко бросил Александр, втыкая лопату в рыхлую глину на вершине холма, прямо в то самое примятое углубление.

Они копали молча. Земля, влажная и податливая, легко поддавалась. Запах свежей глины и старой плесени ударил в нос. Игорь копал рядом с Иваном, Александр — напротив. Лопаты глухо стучали по скрытому под тонким слоем земли дереву. Скрипнув, лопата Александра сдвинула что-то тяжелое. Доску.

Они расчистили крышку гроба. Сосна, грубо сколоченная, почерневшая от сырости. Александр и Иван переглянулись. Иван кивнул. Они вставили лопаты под край крышки. Напряглись. Дерево заскрипело, сдвинулось с места. Холодный, гнилостный запах ударил из темноты. Игорь невольно отшатнулся, прикрыв нос рукавом.

Александр отбросил лопату, посветил фонариком в открытую могилу.

Тишина.

Не та, что была до этого. А гробовая. Абсолютная. Даже дыхание замерло.

Александр стоял, уставившись вниз, фонарь в его руке дрожал, луч света метался по внутренностям ямы. Иван заглянул через его плечо. Его лицо исказилось гримасой непонимания и нарастающего ужаса. Он отпрянул, как от удара.

— Пусто… — прошептал Иван. Голос его был сиплым, чужим. — Гроб… пустой.

Александр не двигался. Он просто смотрел. Смотрел в черную пасть могилы, где на дне, на сырой глине, лежала лишь горсть истлевшей соломы и тряпка — подстилка под мертвецом. Ни тела. Ни костей. Ни тлена. Ничего. Только следы влаги да несколько черных жуков, копошившихся в углу.

— Пустота, — наконец выдохнул Александр. Он выключил фонарь. Без него могильная яма казалась еще чернее, еще бездоннее. — Как и говорила старая Пелагея. Оно не здесь. Не спит тут.

Игорь подошел к краю, заглянул вниз. Холодный страх, знакомый и все же новый, сжал его горло. Он видел следы на земле вчера. Видел пустой гроб сейчас. Рациональность рухнула окончательно. Никифор не просто ожил. Он покинул свою могилу. Свободно выходил и возвращался. А теперь… исчез.

— Но… куда? — сорвался голос у Игоря. — Где он тогда? Днем?

Александр медленно повернулся. Его лицо в сером свете выглядело изможденным, но с тенью древнего, мрачного знания в глазах.

— Днем… — заговорил он тихо, монотонно, словно цитируя вызубренный текст. — Днем такая нежить не выносит солнца.