Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина

Я пыталась поговорить с ним честно и откровенно, как советовали многочисленные сексологи в сотнях прочитанных мной на эту тему статей. Он отмахивался, замечая, что «секс и разговоры — ужасное сочетание, Аля».

Я пыталась сказать, что мне понравилось бы, предлагала пользоваться игрушками — Ваня обижался.

Мы стали ссориться, вечно недовольные друг другом. И скоро расстались. Напоследок Ваня посоветовал мне провериться и «не парить нормальным пацанам мозги».

До самой встречи с Марком я боялась даже подумать о новых отношениях — мне с лишком хватило опыта первых. И каким же облегчением было после моего неловкого объяснения узнать, сколь мало Марка волнует секс.

Он был совсем другим. Понимающим. Уверенным в себе. Достойным.

Так мне тогда казалось. Что я встретила достойного человека.

Глава 13

Около полугода назад

Удержать на лице маску нейтрального интереса становится как никогда тяжело. Задушенная, загнанная за последние три года в угол ярость бессилия расползается в груди едкой черной жижей.

Альбина Панфилова никогда и не знала, как звали ребенка, погибшего под колесами ее машины? Или даже не поинтересовалась, забыв об этой трагедии как о досадном неудобстве?

Ведь забыть в ее случае было очень легко: дело закрыли на этапе доследственной проверки, на допрос Панфилову никто и вызывать не стал. Зачем, если папочка уже раздал указания всем ответственным сотрудникам?

Я смотрю на приветливо улыбающееся лицо напротив — изящное, прекрасное лицо невинного ангела, — и ладони невольно сжимаются в кулаки. Контролировать каждый свой жест, каждую дергающуюся в отвращении мышцу приходится с огромным трудом. Перед глазами снова и снова вспышками появляются обрывочные воспоминания о том самом дне.

Требуемые социальными нормами слова не идут на ум. Резко кивнув всем присутствующим напоследок, я молча разворачиваюсь и ухожу прочь. Если я останусь рядом с Панфиловой еще минуту — быть беде.

В тишине кабинета мне не становится легче. Костер безумия разгорается только сильнее, ослепляя искрами, затуманивая сознание и отравляя дымом. Я будто варюсь в адском котле под громкий смех упивающихся моими муками чертей и задыхаюсь от эмоций, подчинить которые не могу.

Я рву ворот туго застегнутой рубашки и мечусь по кабинету, как загнанное, обреченное на убой животное. Перед глазами мутная пелена, сотканная из ужасов прошлого. Я снова попадаю в тот кошмарный декабрь.

Там долго, застревая в пробках и равнодушии не торопящихся перестроиться водителей, едет скорая. Там врач подбегает к Мише и уже через секунду оборачивается к бригаде с обреченным выражением в глазах — я вижу все, но не могу даже подняться, хотя пытаюсь. Раз за разом. Совершенно безуспешно.

Там неделями, а затем месяцами рыдает мать и пустым взглядом смотрит в стену отец. Там меня не выписывают из больницы, и я не успеваю на похороны. Там только тьма и отчаянная, убивающая душу злость.

Я снова вспоминаю, как только что на расстоянии метра стояла Альбина Панфилова — ее имя отпечатано у меня на подкорке навсегда. Спасибо одному сердобольному менту, решившему по доброте душевной посоветовать мне «не связываться с серьезными людьми». Его слова я пропустил мимо ушей, но имя… Имя я запомнил.

Остановившись у окна, я на автомате тянусь к ручке и дергаю створку. В кабинет врывавается ледяной ветер, постепенно дышать становится легче и прочищаются мозги.

Тварь. Какая же она тварь.

Живет себе припеваюче, словно ничего и не было, словно так и надо: разрушить чужой мир, лишить маленького ребенка жизни — и потом никогда не вспоминать. Зачем думать о плохом, если расплачиваться за твою безответственность все равно другим.

Медленно, всполох за всполохом горячее пламя в моей груди холодеет, выстужая внутренности и замораживая чувства. С каждым вздохом мысли встают в ровный ряд, и я снова способен рассуждать с кристальной ясностью.

В сознании вдруг всплывает недавний, полный интереса взгляд ярко-зеленых глаз. Я цинично усмехаюсь.

У меня, кажется, только что появился план действий.

Привлечь Панфилову к ответственности по закону не выйдет — это известно. Такова проза жизни, постичь которую мне довелось уже на четвертом курсе университета. Теперь настала очередь золотой девочки.

Первый год после аварии я потратил на борьбу с ветряными мельницами: вместе с матерью и отцом обивал пороги всех существующих инстанций, как побитый уличный пес, бесконечно писал журналистам, ходил по адвокатам и правозащитникам. Все бестолку. Одни не могли помочь, другие — не хотели.

Справедливость и правосудие оказались небылицами. Роскошью, доступной немногим.

Значит, остается месть. Личная вендетта. Грязное, отвратительное в своей извращенности занятие.

Однако я запрещаю себе сомнения и моральные дилеммы. Смерть Миши не может быть забыта, потому мне малодушно не хочется опускаться на один уровень с его убийцей. Я заставлю Альбину Панфилову пожалеть о каждом беспечно прожитом дне, о каждой пролитой по ее вине капле крови и слез. Чего бы мне это не стоило.

Да, фамилия — и, может быть, отец — до сих пор способны защитить ее от действия закона, но от личных проблем? Очень вряд ли.

И сейчас у меня точно есть шанс. Подобраться к ней настолько близко, насколько только можно. Втереться в доверие. Найти ее слабые места и ударить по ним в нужный момент.

Я разрушу ее жизнь, как она разрушила жизнь моей семьи, забрав у нас Мишу. Причиню куда менее страшную, но все-таки боль. Заставлю заплатить.

Мой начинающий постепенно оформляться в голове замысел довольно примитивен и прост. Использовать ее явный интерес, влюбить в себя и бросить, устроив напоследок что-нибудь мерзкое, запоминающееся.

Если получится — лишить ее единственной по-настоящему важной для нее ценности — капитала. Она заслужила узнать, каково это: жить от зарплаты до зарплаты, с ощущением полной беспомощности и незащищенности от внешнего мира. Будет ей уроком.

Продрогнув до костей, я наконец закрываю окно и отхожу к письменному столу. На улице темно, за дверью кабинета больше не галдят студенты. Наверняка первый день практики уже завершен, и Альбина Панфилова давно едет домой в какой-нибудь элитный ЖК, сидя за рулем какой-нибудь навороченной иномарки.

Может быть, даже на том самом внедорожнике?

Я усмехаюсь собственной несообразительности. Конечно, нет. Люди ее достатка не ремонтируют машины после серьезных аварий, а покупают новые уже на следующий день.

Интересно, хватило ли ей совести хотя бы выбрать себе другую модель или ее безразличию нет никаких границ?

Глава 14