Князь: Попал по самые помидоры 18+ - Гарри Фокс

— Нравится? — крикнул я ей, сбивая с ног подбежавшего ополченца (своего, запутавшегося), ударом рукояти.

Она открыла глаза. В них бушевал зелёный огонь.

— Ещё бы! Это же… настоящая охота, господин! Самый лучший афродизиак! Чувствуешь? — она провела окровавленной рукой по своему лицу, оставляя алые полосы. — Это возбуждает больше, чем любая брачная ночь!

В этот момент группа берсерков, видимо, получив по шапке от своего командира, снова ринулась на нас, на этот раз более организованно. Ярость яростью, но даже у безумия есть свои пределы.

— Годфрик! — рявкнул я. — Немного огонька с фланга!

— Уже бегу, ваша светлость! — донёсся довольный рёв капитана, и в строй врага врезалась его дородная фигура в сопровождении горстки самых отчаянных кошколюдов. Началась свалка.

А мы с Лирой снова пошли в дело. Теперь мы двигались не просто синхронно, а с какой-то звериной, интуитивной связью. Я бил в щит — она в это время атаковала сбоку. Она отвлекала — я наносил решающий удар. Мы были как два клинка в руках одного мастера.

В одном из эпизодов я оказался прижат к повозке. Трое эрнгардцев наседали на меня. Я видел, как занесён топор… и вдруг сбоку, словно рыжая молния, метнулась Лира. Она не стала атаковать их. Она просто пронеслась мимо, и её хвост, как бич, хлестнул по глазам ближайшего берсерка. Тот взревел от боли и ярости, потеряв ориентацию, и его удар пришёлся по своему же товарищу. Пока они разбирались, я успел прийти в себя и добить их.

— Спасибо, мурлыка, — выдохнул я, когда она снова оказалась рядом.

— Пустяки, — она облизала окровавленный коготь, её грудь вздымалась. — Просто не даю никому другому убить тебя раньше меня. Это моё право. Как Первой Мурлыки.

Я рассмеялся. Это был хриплый, уставший, но искренний смех. Чёрт возьми, какая же она потрясающая. Убийственная, буквально и фигурально.

Битва постепенно стихала. Благословение Сквиртоника оказалось палкой о двух концах. Да, они были сильны и яростны. Но когда не осталось ничего живого для разрушения, они обратили свою ярость друг на друга. Мы могли просто отступить и наблюдать, как армия Эрнгарда сама себя уничтожает в финальном акте безумия.

Я стоял, опираясь на меч, и смотрел на Лиру. Она подошла ко мне, её одежда была изорвана, в волосах застыла кровь, но она сияла. Она положила ладонь мне на грудь, прямо над бешено колотившимся сердцем.

— Ну что, господин? — её голос был низким и соблазнительным. — Готовы исполнить клятву Драконьей Крови? Эти стены, — она кивнула на дымящиеся руины замка барона Отто, — и так уже трясутся. Думаю, мы можем добить их.

Я посмотрел на это поле абсурдной бойни, на своих уставших, но довольных воинов, на эту великолепную, кровожадную кошку рядом и почувствовал… странное умиротворение. Да, мир сошёл с ума. Но пока у меня есть магия в штанах и такая женщина рядом, я был готов принять любые его правила.

— Да, — просто сказал я, обнимая её за талию и притягивая к себе. — Добьём.

Глава 40

Прошлое

События, что были много лет назад. События, что были опущены во время написания.

Лужи на разбитой дороге были похожи на темные зеркала, разбитые хлещущим с неба свинцовым дождем. Ветер рвал его струи в клочья, заливая крыши покосившихся изб и единственную фигурку на улице — маленькую девочку в драном, промокшем насквозь платьице. Она шла, не разбирая пути, просто двигаясь сквозь стужу, словно пытаясь раствориться в ней.

Грохот подскакавшей кареты пробился сквозь шум ливня не сразу. Девочка очнулась, когда огромные, забрызганные грязью колеса были уже в паре шагов. Она рванулась в сторону, поскользнулась на раскисшей земле и упала в жидкую холодную кашу, обдавшую ее с головы до ног.

Карета с гербом — свирепый дракон с расправленными крыльями — резко остановилась. Кучер, могучий детина в промокшем армяке, обрушил на девочку такой поток отборного мата, что даже дождь, казалось, на мгновение стих.

— Успокойся, Михаил, — раздался спокойный, низкий голос из глубины экипажа.

Дверца открылась, и на подножку ступил мужчина. Князь Эдвард фон Драконхейм. Даже здесь, в грязи и под проливным дождем, он был воплощением стати. Высокий, с широкими плечами, в отлично сидящем темном сюртуке, он не суетился. Его лицо, с резкими, аристократическими черами и властным подбородком, было спокойно. Седеющие виски на темных волосах лишь придавали ему весу, а не возраст. В его серых, холодных, как сама буря, глазах читалась не досада, а скорее любопытство.

Он подошел, не обращая внимания на грязь, брызнувшую на его начищенные сапоги.

— Девочка, ты в порядке?

Она не ответила, лишь подняла на него огромные глаза — цветом как разыгравшаяся за его спиной гроза, полные такой животной, немой тоски, что ему на мгновение стало не по себе. Он протянул ей руку в мягкой кожаной перчатке. Крошечная, грязная и дрожащая ручонка медленно потянулась к ней и ухватилась.

— Где твои родители? Почему гуляешь в такую погоду? — спросил Эдвард, но снова не получил ответа. Только беззвучное дрожание губ и этот взгляд, просящий о чуде.

Решение созрело мгновенно. Князь, не колеблясь, наклонился, подхватил девочку на руки — вся ее легкая, хрупкая фигурка напряглась, как у пойманного зверька, — и отнес к карете.

— Мы едем в поместье, — коротко бросил он кучеру, открывая дверцу.

Внутри пахло дорогой кожей, полированным деревом и сухим вином. На бархатных сиденьях не было ни пылинки. Он усадил это грязное, мокрое существо на безупречную обивку, и контраст был настолько жутким, почти кощунственным, что даже у князя дрогнула бровь. Девочка съежилась, пытаясь занять как можно меньше места, словно боялась запачкать своим нищенским видом этот сияющий мирок.

Карета тронулась, увозя ее из мира грязи и холода в мир, полный иных, куда более опасных бурь. А она все еще смотрела на него своими бездонными, глазами, в которых благодарность уже боролась с ужасом и зарождающейся одержимостью.

* * *

Грязь и отчаяние были смыты, как дурной сон. Теперь она сияла, как отполированная жемчужина. Ее темные волосы, вымытые и аккуратно уложенные, отливали синевой, а бледная кожа, чистая от пятен земли, казалась фарфоровой. Простое, но чистое и добротное платье сидело на ней куда лучше, чем то рваное тряпье, — оно подчеркивало ее хрупкую, изящную фигурку, в которой уже тогда угадывалась будущая невероятная привлекательность.

Князь Эдвард, откинувшись в кресле, с удовлетворением окинул ее взглядом.

— Вот другое дело, — довольно ухмыльнулся он, и в его глазах читалась гордость творца, преобразившего грубый материал.

Ирис улыбнулась в ответ. Это