Ост-фронт. Новый век русского сериала - Денис Горелов
Для доведения хурды-мурды до точки сборки требовался талант хитроумного Одиссея — спеца по мозгоправству и инопланетному вмешательству Андрея Золотарева («Триггер», «Лед», «Вторжение», «Притяжение»), а также перманентный личный контроль продюсера Дулерайна, временно занявшегося режиссурой. И, конечно, актерские бенефисы.
Евгений Стычкин всегда сам был чертиком, насмешливым, лиричным, трезвомыслящим приседателем на чужие мозги. Играл сценаристов, журналистов, Ленина, беглых урок и бухгалтеров с автоматом в задорных криминальных триллерах «Алиби», «ППЧМЗ», «Троцкий», «Рок» и «Соловей-разбойник». То есть всегда сам рулил процессом и давал необязательные советы на миллион. А теперь такие же, как он, черти поселились у него в башке и тянут каждый в свою сторону — что гораздо увлекательнее, чем если бы героя играло мнительное недоразумение типа Пьера Ришара.
После середины сложный сюжет становится уже самоигральным, позволяя воскрешать мертвых, сводить в один кадр живых и их клонов, устраивать взаимопобоище призраков и вообще беспределить вчерную.
Когда мозговой трест журнала «МК-бульвар» пытался найти народное определение постмодернизма, сошлись на том, что лучшим эквивалентом будет слово «х-ня».
То же можно сказать и о глубоко постмодернистском фильме стрим-сервиса «Премьер».
Но это сложносочиненная х-ня, с Мексикой, горами дензнаков, летающей золотой рыбкой и бенефисным рукопашным боем Цыганова в последней серии.
И вообще, когда в кадре безвылазно сосуществуют два самых многодетных артиста нашего кино (у Стычкина пять, у Цыганова восемь), и оба Евгении — вот это, пардон, и есть самый убойный постмодерн из всех возможных.
В жизни же — почти непьющий и отец восьми детей[54] «Везет», 2021. Реж. Владимир Щегольков
Евгений Цыганов играет ангела.
Ангел, как водится в наших широтах, запойный, живет в неназванном сибирском мегаполисе среди символичных для наших широт транспарантов «На севере — жить!». Задешево (еду, ночлег и секс) спасает людей, оказавшихся в состоянии алкогольного лабарданса вдали от родного огонька. С виду — обычный «трезвый водитель», но по ходу спасания меняет бушлаты гайцов, скорпомощи, пожароохраны и медвытрезвителя, т. е. всех служб, не дающих гражданам окочуриться в районах с длинными минусовыми температурами, опасным вождением и суицидальными наклонностями в алкогольной горячке. В первом же кадре его бьют ногами в зимней ночи, а он лениво спрашивает у напавших сигаретку. По обстоятельствам спасения в конце каждой серии жахает сто грамм и уходит в астрал.
Это комедия, если что.
Из всего перечисленного могла состояться обычная покатуха про водку, гайцов, раввинов, белочек, зоопарковских какаду, Ксению Собчак и другие беспроигрышные темы народного ржача. В Голливуде ангелу бы присобачили белые крылья и поведали о нелегкой доле хранителей. Одна только сигарета после рабочего дня с крылышками веселила бы набожных американцев до колик. Кино же Щеголькова, ей-богу, напоминает комические песни Высоцкого — вроде и потеха, но как-то чересчур жизненно. «И осталось лицо, и побои на нем, и куда теперь выйти с побоями». «Но таукитяне радушны». «Все скоро обеззлобится и станет на места». «Нет, ребята-демократы, только чай». И совсем в тему: «Есть у всех у дураков / И у прочих жителей / Средь небес и облаков / Ангелы-хранители». Раввины и гайцы, кстати, у Щеголькова тоже есть, но не масочные, для гыгы, а человечные. Профилем своим он избрал дауншифтинг уставших от нервяка философических мужчин. То инженер у него, спасаясь в 37-м от ареста, свалит в глушь в слесаря («Московский дворик»). То спецагенты провалят операцию и найдут место для подвига в архиве («Антидурь»). То следак съедет преподавать римское право в провинцию («Забытый»). Вот и в картине, сделанной уже по собственному сценарию, бывший чемпион мототрека после аварии и шока доживает в малооплачиваемых ангелах-хранителях. Видимо, это как-то связано с биографией самого Щеголькова. Или характером. Во флегме, с какой его герои выбираются из жизненных катастроф и аутсайдерства, режиссер тверд, как скала. И абсолютный, многими порицаемый индиффер артиста Цыганова здесь оказывается абсолютно к месту. Утром в морге под простыней голыми с красавицей-прозекторшей: «— Помнишь? — Нет. — Ты сказал, что у меня чувственные пальцы. Если коротко».
Если коротко — прозекторшу играет жена Цыганова актриса Снигирь, отчего обыденная лирическая флегма становится уже совсем концентрированной.
Вообще, на диалогах держится львиная доля очарования кино о диких встречах случайных, но неизменно положительных людей.
«— Звони, если что. — Если что? — Не хочешь — не звони».
«— Ну, а баба есть? — Откуда, я же пьющий. — Сказали, бросил. — Наговаривают».
«— Северяне голых баб на морозе не бросают! — Хорошо сказал».
«— Вези в сауну! — Может, домой? — Ну, куда я домой с бл-ми?? — Возразить нечего».
У нас так получается, что повсюду железная логика и возразить нечего.
А содействует в логике ангелу вымышленному ангел настоящий — самолично Владимир Валентинович Меньшов. «Везет» — его последняя роль, причем герой его отдает концы уже в первой серии, а дальше уже корректирует земную жизнь с облака. В.В. явно чувствовал, что конец не за горами — и решил дать громкую отвальную, как в «Не горюй!».
В его устах главная русская заповедь «Нормально все будет» звучит как-то особенно убедительно.
У него было — и у нас будет.
У гайцов, раввинов, белочек, мотогонщиков, ангелов, даже у Ксении Собчак.
У режиссера Щеголькова — точно.
Эльф и Петров «Надвое», 2022. Реж. Валерий Тодоровский
Друг в России служит исповедником и психотерапевтом. Это на Западе, где все за деньги, постепенное отмирание религии привело к расцвету платных бесед на кушетке — у нас для болезненных откровений «слава богу, есть друзья».
Итак, неразлучная пара офисных москвичей замутила на выезде с кочевыми ленинградками. Схема «два друга сняли по девчонке и теперь выносят друг другу мозг сомнениями, подозрениями, признаниями и чувством вины» уже отработана Тодоровским в его втором фильме «Любовь» — но тогда он был вдвое моложе, не имел дурного опыта и не примешивал к чувствам обман или ожидание обмана. Иное дело теперь. Половину фильмов Валерий Петрович снимает о себе — чем и объясняется невиданный градус чувства, отчаяния и мерзости реплик оскорбленного самца в, казалось бы, банальной истории о двух адюльтерах, женском и мужском. У фильма эпиграф «Посвящается Жене», и ударение, кажется, можно ставить на любом слоге: Евгения Брик умерла 10 февраля, за две недели до больших событий — кажется, давным-давно, а и года не прошло.
