Уральский следопыт, 1979-01 - Журнал «Уральский следопыт»
– Скорей бы тебя куды спровадить да отдохнуть бы от твоей орды.
Однажды отец, придя с работы, объявил:
– Утром еду на Алтынай. Заделье вышло: в Ирбитских Вершинах партизанский сбор. Книгу про наши полки пишут. Мы должны все, что помним, рассказать. Грамотеи запишут.
Мать обрадовалась:
– Этого партизана забери с собой. Хоть уборку сделаю, весь дом в опилках да стружках.
Я обрадовался еще больше, чем мать: буду присутствовать на партизанском сборе! Будет что порассказать ребятам!
И вот мы в Ирбитских Вершинах. Там у нас какой-то дальний родственник – Петр Акимович Хотьков. Он секретарь партячейки. Как и отец, он партизан из полка «Красных Орлов». В его доме – бывшем кулацком пятистенке – партизаны и собрались. Мы – я, Санько, сын Петра Акимовича, да два его приятеля – забились на полати, зырили во все глаза, ловили каждое слово.
Партизанский сбор оказался довольно внушительным: приехало-пришло человек двадцать бывших бойцов и командиров из 29-й Уральской дивизии, представителей полков имени Красных Орлов, 1-го Камышловского, 4-го Уральского… Тогда я, конечно, знал об этих названиях полков, но для меня все партизаны были Красными Орлами,
Наше внимание привлек Бородач (так мы на полатях его прозвали) Меня очень заинтересовало, почему это все присутствующие, что бы ни говорили, старались сказать именно ему. И говорили-то не просто, а как-то по-особенному уважительно. Разве только Леонтий Некрасов по-просецки. Так этот вообще никаких стеснений не знал. А остальные все к Бородачу обращались с почтением. Но и Бородач каждому внимал, не отмахивался, слушал, да еще переспрашивал, просил повторить…
На двух сдвинутых столах не заметно как-то появилась водка, стаканы, кислая капуста, соленые сморщенные огурцы, зеленый лук, какая то рыба, черный нарезанный крупными ломтями хлеб. Хозяйка сгоношила уже уху из карасей с Ирбитского озера и стала подавать ее на столы в разнокалиберных глиняных, эмалированных чашках и фаянсовых тарелках. Хозяин налил в объемистые граненые стаканы водку и хотел было предложить выпить, приговаривая традиционные «Со свиданием», «Рыба посуху не ходит». А Бородач остановил его:
– Товарищи мои боевые, собрались мы, чтобы вспомнить боевую страду восемнадцатого. Потом можно и осушить по маленькой. А перво – наперво поговорим.
Мне казалось, все слова у Бородача были какими-то круглыми. Звук «О» в них глушил все другие звуки: так ощутимо это «О» на слух. И голос – мягкий, воркующий басок.
Кто-то вздохнул:
– Да какие из нас рассказчики? Это уж ты, Петрович, сам. Бои как у тебя в газетке-то нашей, в «Окопной-то правде» хлестко получалось…
– А вы говорите только то, что видели, что знаете верно. Когда человек говорит о том, что знает, что сам видел да пережил, сам совершил да утвердил, он тогда легко говорит.
И «красные орлы» разговорились. Известно, испокон веков россияне любили рассказывать интересные истории – и бывальщины, особенно солдаты – ветераны. От пережитой войны, если человек действительно был на войне, да еще не на одной, и не день, не два, а годы на германской, да еще три-четыре на гражданской, – незабываемого остается много. И на этот раз ветераны, перебивая друг друга, спешили высказаться. Н а чина л и с постоянного: «А помнишь…» Кто-то и прихвастнет, даже приврет. Бородач предупреждающе охлаждал:
– Речь пойдет об истории наших полков. Хвастовства да не было, глупостей да врак слушать не желаю, что кому-то поблазнило, знать не хочу. Хоть и забавно это, да в книге нашей для праздных побасок места не будет.
После такого замечания Бородача Леонтий Некрасов цыкнул на молодых – по летам он, видно, ровесник Бородачу, да и сам с бородой к тому же и определил линию разговора:
– Надо, ядрена копалка, с самого начала зачать. Помнишь, Петрович, как Макар принимал мой сермяжный да берданошный отряд?…
Имелся в виду герой гражданской войны на Урале, начдив 29-й Макар Васильевич Васильев.
После Некрасова другие как бы продолжали рассказ командира:
– А помнишь, как под Шмаковой фронт держали?
– А помните, как здесь, в Елки – но, беляки кухни нашей испужались?…
– А помните, как Филипп объегорил беляков под Покровским?.
Рассказчики говорили о герое гражданской войны на Урале, cоратнике М. В. Васильева Филиппе Егоровиче Акулове.
После «А помнишь?…» начинался рассказ. Борода' быстро записывал, переспрашивал, кое-что дополнял и уточнял сам, кое в чем поправлял рассказчиков.
А тут и сам обратился к Некрасову:
– А помнишь, Леушко, – тут он хохотнул, – как тебя в полковники произвели?…
Некрасов насупился, что-то проворчал, все захохотали.
– Когда Кын брали, наш Леонтий Федорович с генералом повстречался… [1]
[1 Все эпизоды, рассказанные на этом сборе, описаны в книгах П. П. Бажова «Бойцы первого призыва», последнее издание (Свердловск, 1958), С. П. Неустроева «Вел нас в бой начдив Васильев» (Свердловск, 1973), И. Черданцева «Красный Орел» (Пермь, 1972). Н. Баженова и др. «Под знаменем ВЦИК» (Москва, 1963), поэтому нет необходимости эти эпизоды пересказывать.]
Разговор становился все громче и громче. Бородач вдруг Заметил, что собеседники его от воспоминаний о гражданской войне перешли к обсуждению текущих дел, которые не у всех сложились благополучно. Он, покачав головой, усмехнулся, сунул блокнот в карман. Хозяин сразу подставил ему стакан с водкой, хозяйка подала уху. Выпили за свидание, за здоровье…
Стало шумно, весело.
После какой-то шутки за столами мы громко расхохотались. Хозяйка прикрикнула:
– Тихо вы, кишкалда!
– Кишкалда? А что это? Как растолковать?
– А у нас тут ребятню, когда она всем гамозры, так называют. Орда, значит.
– Забавное словечко.
Такого слова, которым заинтересовался Бородач, в словарях нет. Но есть слова «кишкать» («кышкать»). «КИШ» («КЫШ») – пугать, пугающий возглас, «колготать», «колгота» – спорить, вздорить, вздор. Возможно, от этих слов и образовано слово «кишкалда». Услышать его можно в деревнях Сухоложекого района Свердловекой области. А тогда нам понравилось другое – Бородач сказал:
– Ну что, шуликуны [1], струхну ли? А вам, хозяюшка, вот что посоветую: ум-то кишкалде вкладывать надо, но лучше всего это делать добрым, умным словом, а главное – вовремя. За уху спасибо. К душе поел.
[1 Шулик он значит, рекрут, окрутник, на Урале так называли озорников.]
А мой отец хватил уже лишку. Он кому-то, тоже дошедшему до кондиции, что-то доказывал и уже хотел правоту свою утвердить, как говорят ныне, с позиции силы. Бородач вмешался: дескать, так нельзя, надо честно-благородно. Отец как-то сразу обмяк, заплакал. Почти год назад его сняли с работы председателя сельского Совета за какой-то там загиб или перегиб, дали строгача. У п:яного эта обида выливалась слезами. Бородач, однако, не жалел его, сурово и с иронией совестил:
– «Ах ты, мать моя, мамонька, ты зачем спородила меня?…» Эко жидко место ты, смотрю я. И что ты запричитал?
– Не лил я воду на мельницу ни правых, ни левых. Оболтали меня.
