Полдень, XXI век 2007 № 11 - Александр Николаевич Житинский

брат сгинул, и многих других смерть нашла. Но селение отстояли — не дали угнать молодых девок в разбойничьи шатры, не дали дома пожечь и зерно из амбаров вымести. Так и отступились тогда разбойники, треть своих оставив в поле, где с селянами сшиблись. Много их было, должны были одолеть селян, но вот не одолели, не случилось, и на долгие годы в леса ушли раны зализывать. А теперь опять пожаловали и, как обычно, вперёд послов прислали — им, разбойникам, тоже там воевать неохота, где можно миром уладить. Вот только мир у них не такой, как у людей, да и какой он может быть у разбойников…

— Слушайте меня, люди, — сказал главарь, из корчмы на улицу выйдя и отрыгнув сыто. — Великий атаман передать велел. На добро ваше нет у атамана умысла — живите, как жили, разве что пива пару бочек нам выкатите. А вот девками мы поизносились, нехватка в девках образовалась в шатрах наших. Посему велел атаман с каждого двора по одной девке отдать, а у кого дочерей нет, жену заберём, нам всякие сгодятся. Сроку вам на то неделя. Если же атамана не уважите, просьбу его не выполните — быть Пчелиной Пади в огне. Мужиков всех до единого вырежем, а девок и так угоним. Всё на этом, уйдём мы сейчас, решайте.

— Тому не бывать! — Пасечник, людей расталкивая, из толпы вышел и вперёд подался. — Слышишь меня, ты, рябой, не бывать тому. Так и атаману своему передай.

Зароптали люди на площади, а жена Пасечника за рукав рубахи схватила, назад оттащить хотела. Куда там, крут нравом Пасечник, не одного односельчанина обломал в боях кулачных. Рванул он из-за голенища нож кривой, с которым не расставался никогда, и прыгнул к краснокафтанному. Но не успел того ножом стегануть, секунды ему не хватило. Вывернулся из-под руки главаря один из тех, кто с ним приехал, крутанулся коротко и рукой взмахнул. Сверкнул на солнце меч стальной, свистнул, воздух разрезая, клинок острый, схватился за рассечённую грудь Пасечник, пошатнулся и рухнул навзничь, нож в сторону отлетел.

Завизжали на площади девки, метнулась к Пасечнику жена, на колени перед ним с ходу пала. А разбойники разом верхом оказались, гикнул главарь, вытянул хлыстом коня и на толпу бросил. Шарахнулись люди в стороны, и пронеслись три всадника вдоль по главной улице, только пыли облако поднялось да калитка в плетне от ветра хлопнула.

Вот и пришла в Пчелиную Падь всем бедам беда. Несчастья, они и раньше были, нелегко селяне жили, тягот и напастей хватало. Три десятка лет назад мор прошёл — занёс пришлый человек язву заморскую. Валились люди от язвы той один за другим, никому она пощады не давала. Сам Лекарь один из первых болезнь принял, от неё и помер, в судорогах и корчах мучительных. Хотели было люди в леса уйти, лучше уж с волками воевать, чем с хворобой лютой, да разве уйдёшь. У кого мать в лихорадке сгорает, у кого муж, а у кого детки малые. Так бы и вымерла Пчелиная Падь, да внезапно отпустила болезнь, сначала на убыль пошла, а потом и исчезла вовсе. Те, кого уже хоронить собирались, оправились. Отлежались с месячишко, силы восстанавливая, а там и на ноги встали.

Потом неурожай был. Зима лютая стояла, много зверья в лесах перемёрло, да и людишек зацепило изрядно. А лето настало и того хуже. Ни дождинки на Пчелиную Падь не пролилось, поля солнцем выжгло, траву и цветы зноем побило. Колодцы — и те пересохли, скотина от жажды издыхать стала, пчелиные ульи опустели. За водой на Чёртово Озеро ходить надо, а много ли её привезёшь по тропам узким, когда только в один конец два часа ходу. Как осень наступила, вместе с ней голод пришёл, знающие люди говорили, что до весны не всякий дотянет. Однако опять обошлось — осенью зверь в леса вернулся, птиц перелётных над селением косяки прошли, из луков настрелять удалось. Рыбак, что осенью и на озеро не ходил — не берёт осенью рыба, — начал вдруг с богатым уловом возвращаться. Да и ульи ожили, вернулись пчёлы, недалеко улетели, значит.

Ну, и разбойники. Десять лет назад ушли они, люди надеялись, что насовсем, что в другие края подались, а вот и нет, не ушли, выходит. И то, что нынче натворить хотят, хуже моров и неурожаев разных. Что там болезнь да зимы суровые — страшнее человека на свете, считай, и нет ничего.

На скорую руку похоронили Пасечника, землёй засыпали, вдова, как положено, на поминки звала, не пришёл никто, да она и не настаивала. Не до поминок людям, дело к тому идёт, что по всей Пчелиной Пади скоро поминки справлять придётся. Один старый Пугач приковылял, башкой лохматой покачал скорбно, чарку поднесённую выпил, рукавом занюхал и был таков. Туда же, куда и все, поплёлся — на собрание, хотя толку с него, убогого, на этом собрании и нету вовсе.

На площади люди собрались, как всегда, когда надо сложный вопрос решать. Кто на землю уселся, кому Кабатчик плетеные стулья вынес, а кто на своих двоих стоять остался. Кузнец не пришёл только и сыновья его. С зари до зари стоит у горна Кузнец, мечи куёт, топоры, наконечники для копий острые. Когда с ног от усталости валится, старший сын на его место встаёт, остальные мехи раздувают. Так и дымит кузница целый день, люди знай Кузнецу поесть приносят да в пояс кланяются за работу его.

— Нечего тут судить — биться будем, — Мельник сказал. — У меня три сына, каждый меч держать умеет, да я и сам не стар ещё, вместе с ними в поле выйду.

— Правильно говоришь, — поддержал Рыбак. — У тебя три сына, у меня два, у Пастуха сыновья, у Брадобрея, у Сапожника. У Кузнеца и вовсе четверо. Если всем миром выйдем, отобьём врага, сдюжим.

— Сдюжим, говоришь, — усомнился Сапожник. — А если не сдюжим? Поляжем все в поле этом, что с нашими жёнами и дочерьми тогда станется?

— Так ты что же, предлагаешь жён и дочерей за просто так на поругание отдать? Жаль, Пасечник покойный тебя не слышит, он бы уму-разуму быстро научил.

— Почто обижаешь, Рыбак? — нахмурился Сапожник. — Кто сказал, что отдать… Уходить надо. Земля большая, новое место найдём, там осядем, отстроимся, глядишь — через пару лет и заживём, как люди.

— Не заживём, — Шорник встрял. — Некуда нам идти, кругом леса, в них зверьё. На этой земле наши предки сотнями лет