Полдень, XXI век 2007 № 11 - Александр Николаевич Житинский

— Вопрос. Вы живые?

Мы оцепенели. В ушах у меня тонко звенело. Язычки пламени колебались над оплывшими свечами — одна из них слабо потрескивала и меркла… Погасла.

— Ушёл, — зевнул X.

Мы продолжали молчать. X. спал.

— Ну как? — зашептала девушка напротив. — Как вам понравилось?

— Что?

— Вызывание мёртвых!

— Да мы этим занимаемся вот уже столько лет, а остановиться никак не можем.

Я острил, и удачно, и благодарил X. («Интересно было?» — равнодушно спросил тот), чокался (посошок на дорожку), но на душе у меня скребли кошки. Я не понимал. Я и сейчас ничего не понимаю.

Майк ГЕЛПРИН

ПЯТОЕ ЖЕЛАНИЕ

Рассказ

Говорят, что если идти через Волчий Лес на восток, то на третьи сутки к Змеиному Болоту выйдешь. Посреди того болота Волшебный Камень и стоит. И кто дойдёт до него, тот век счастливым будет — все желания Камень исполняет, никому не отказывает.

Говорят-то говорят, да врут, конечно, потому что через Волчий Лес пройти — это вам даже не Чёртово Озеро переплыть. Через Озеро и Кузнец плавал, когда моложе был, а сыновья его и по сей день плавают. О Рыбаке и говорить нечего — он с Чёртова Озера кормится, так целый день на нём и пропадает, лихой он человек, бесстрашный. Но через Волчий Лес ни Кузнец, ни Рыбак не рискнут — безнадёжно это. Сам Пасечник не рискнёт, а его в Пчелиной Пади все боятся. Даже Кабатчик, на что детина здоровый, ростом под два метра, Пасечника опасается, и первую кружку ему всегда за счёт заведения ставит. А дочка Кабатчика горячий хлеб подносит да похлёбки чечевичной миску, и тоже за бесплатно.

Опасный Пасечник человек, тёртый, с ножом не расстаётся, в голенище носит, с ним и спать ложится. Сыновья у него малые пока, но видно, что в отца пошли, уже сейчас никому спуску не дают, а вырастут — то ли ещё будет. А дочка одна, та в мать уродилась, красавица девка, всех подруг краше, будет из-за кого парням страдать да друг с дружкой драться.

Так вот, даже Пасечник в Волчий Лес не сунется. А сунется — сожрут его волки, костей не оставят. И не посмотрят, что с ножом, а на кулаках один против троих выходит. А не волки сожрут, так другое чего приключится — в Волчьем Лесу нечисти хватает.

Так что выдумывают люди про Змеиное Болото и камень на нём. Старый Пугач сболтнул однажды, а остальным делать нечего, вот его дурацкие слова и повторяют, когда в кабаке сидят да языками чешут. Нашли за кем речи повторять, за Пугачом-страхолюдиной. Сколько в Пчелиной Пади людей есть, столько Пугача таким и помнят. Живёт себе бирюком одичалым, на самой опушке дом стоит, покосился весь. Двор бурьяном зарос да полынь-травой, плетень сгнил и обвалился наполовину. Сколько лет Пугачу — никто не знает, да и сам он счёт, видать, давно потерял. Рожа разбойничья, не приведи господь, правый глаз вытек, а левый так и горит из-под брови косматой. Бородища седая по ветру стелется, нос — что у орла клюв, а рот кривой, беззубый, один клык только и торчит, как у вурдалака. Ходит по селенью, не понять, как ноги переставляет. Правая-то нога сухая у него, так и ковыляет на одной левой да на ясеневой палке. И рука левая клешнястая плетью висит скрюченной. Любая молодка, как Пугача увидит, детей прячет сразу. Пройдёт он мимо, так та скорее сплюнет трижды, нечистого отгоняя, потому как знает, что Пугач ко всему ещё и порчу навести может. Так и живёт — как его бог не прибрал, неизвестно. Другой бы на его месте давно от жизни такой помер, а этому хоть бы что.

Вот Пугач этот про Змеиное Болото и говорил: мол, есть такое, прямо за Волчьим Лесом лежит, и змей там, как у Пастуха в коровнике — навоза. Птица выпь там орёт дурным голосом, а топь гнилая пузырями вонючими так и булькает. А посреди трясины той Волшебный Камень стоит — любые желания исполняет, дойти только надо. Послушают умные люди, подумают, пальцем у виска покрутят, да и пойдут себе — что с Пугача взять, с убогого, несёт невесть что по неразумию старческому. Сам-то, видать, до этого камня и дошёл, вот счастья ему и привалило, полные закрома насыпало. Ну его, не к ночи будь помянут, к дьяволу, счастье такое, с Пугачом в придачу.

Беда в Пчелиную Падь на рассвете пришла. Сначала птицы заорали, что на опушке Волчьего Леса живут, в ветвях дубов могучих гнёзда вьют. Птицы, они всегда первыми беду чуют. Потом по всему селению собаки откликнулись. Высыпали люди из домов, спросонья, козырьками руки к глазам прикладывая да от утреннего солнца щурясь. И видят — по полю, копытами коней пшеницу топча беспощадно, три всадника к селению тянут. Один чуть впереди, на гнедом жеребце, главарь по всему, в алый кафтан одет, а лицо всё оспой изрыто. Жёсткое лицо, недоброе, и шрам поперёк левой щеки тянется. Широким ремнём опоясан, и к ремню тому длинный меч в золоченых ножнах приторочен. А двое отстают слегка, конь под одним из них белый, а под другим — вороной. Статью оба всадника главарю уступают, и одеты попроще, и оружие победнее, а выражение на лицах такое же. Нехорошее выражение, и взгляды нехорошие, стылые.

И пошёл шёпот средь людей: послы пожаловали от разбойников лесных, теперь добра не жди, беда в Пчелиную Падь пришла.

Трое конных молча в селение въехали и мимо расступившихся людей по главной улице прямо на центральную площадь. Там с коней соскочили разом, поводья бросили, главарь на землю сплюнул и коротко бросил застывшему в дверях кабака бледному, с трясущимися от страха руками хозяину.

— Пива нам, и быстро. Коней напоить. И скажи всем — пускай сюда собираются, я говорить буду. Да пускай девки молодые, что в селении есть, все как одна придут, дело у нас до них есть.

Забегал Кабатчик, засуетился. Стол, глазом моргнуть не успели, накрыл. Скатерть белую на него бросил и едой-питьём заставил, кланяться не переставая. А через час народ на площади собрался, с семьями пришли, стоят люди, с ноги на ногу переминаются. Молча стоят, не до разговоров сейчас, последний раз разбойники в Пчелиную Падь десять лет назад наведывались. Много тогда народу побили, и Кузнец, отец нынешнего Кузнеца, полёг, и Пасечника старший