Полдень, XXI век 2007 № 11 - Александр Николаевич Житинский
Марта молча кивнула. Отступила на шаг.
— От тебя несет потом, пора переодеться, Марта. Пошатываясь Калинин прошел в хвост самолета.
Секьюрити его нисколько не занимали, но смотреть на фотомодель было противно. Голое мясо. Раздетое, скрученное. Холеное, но безмозглое.
Он встал над унитазом.
— Дверь не закрывай!
— Как скажешь, дорогая!
Калинин расстегнул брюки.
Работающая камера… Девчонкам везет…
— То, что ты сейчас делаешь… — Калинин обернулся и демонстративно, в камеру, затянул молнию на брюках. — То, что ты сейчас делаешь, Марта… это работа не художника, тем более, не трэш-реалиста… Это ремесло папарацци. Низменное, скучное ремесло. На то, как я мочусь, с восторгом будут смотреть сетевые недоноски с атрофированными мозгами, но отнюдь не ценители искусства.
— А что бы ты сделал?
— Что бы я сделал? — он хмыкнул.
Ага, кажется, они уже на крючке.
Калинин тяжело опустился в кресло.
В голове мутилось. Надо бросать пить.
Телохранители в отключке, голая овца сопит в беспамятстве.
— Кто, кроме нас, находится в самолете?
— Двое пилотов.
— Эту куклу, — кивок на фотомодель, — кто раздел?
— Мы.
— Зачем?
Стюардессы переглянулись.
Ясно, сами не знают, зачем.
Дилетанты, усмехнулся про себя Калинин. Думают, создавать настоящее искусство так же просто, как похабные песенки с эстрады орать. Двинула как следует задом — вот ты и звезда, показала сиську — получи премию. Если бы…
— С этими что? — Калинин указал на телохранителей.
Марта сняла очки с того, что был к ней ближе.
Здоровенный мужик тупо пялился в пустоту ничего не выражающим взглядом.
Интересно, чем это они его накачали?
Ладно, хорошо еще, что жив. Трупы — это для фон Хагенса.
Итак, что мы имеем…
Вдруг вспомнилось: «Кто ваш босс?» — «Смерть!»..
Блестяще!
Он засмеялся.
Он вспомнил, где уже слышал такое.
Нуда, однажды в Москве… Писательский клуб, выступление якута-поэта…
— Марта, тебе, часом, не доводилось читать стихов Августа М.?
— Кто это? — удивилась стюардесса.
— Последний якутский гений.
— Что значит «якутский»? — спросила Гленда.
— Это значит — из Якутии… Страна такая — Якутия.
— А-а…
Понятно, она о такой даже не слышала.
— Он пишет по-французски.
— Почему?
— Наверное, потому, что живет в Париже. Он считает, что лепра служит образным выражением искусства. — Калинин поднял стакан, поболтал в нем коньяк. Выпил. Нормально пошло. — Искусство поражает душу так же, как лепра — тело. Следовательно, настоящее искусство должно говорить, в первую очередь, о неизбежности смерти.
— И что?
— А то, что мы должны показать эту самую неизбежность… Понятно?
— Каким образом?
— Лепра! — Калинин вознес палец к потолку. — Лепра! — повторил он еще раз. И в третий раз: — Лепра, перед которой все равны! Белый или черный, католик или мусульманин, мужчина или женщина — лепра может поразить любого! Так же, как современное искусство должно быть понятно каждому!
— Мне кажется, твой якут совсем не то имел в виду, — поджала губы черненькая.
— Да какая разница! — Калинина несло. Он уже чувствовал тот самый азарт, который в свое время помогал ему сделать из одной яркой, но бессмысленной вне контекста фразы статью на разворот. — Кто знает якутского поэта, пишущего на французском?.. Дай помаду!
Стюардессы изумленно переглянулись.
Гленда осторожно протянула Калинину тюбик.
Калинин сорвал с тюбика колпачок. Алая? Подойдет!
Перегнувшись через столик, несколькими быстрыми движениями нарисовал на лбу ближайшего секьюрити перекрестие прицела. И тот же рисунок нанес на лоб второго телохранителя.
— Снимай, Марта!
Стюардесса подняла камеру.
— С этой секунды, Марта, снимай все, что творится в тесном пространстве нашего самолета. Хватит болтать. Займемся искусством. Эта запись пойдет в эфир под мерное чтение стихов Августа М.
— На французском?
— На якутском, Марта!
— Но он же пишет на французском!
— Зато сам — якут. Надо ценить архаику. Гленда, попроси второго пилота войти в интернет. Пусть найдет аудиофайлы с авторским исполнением стихов последнего якутского гения.
Кто-то должен ответить…
Кто-то обязательно ответит за все…
Калинин схватился за голову… Какая невыносимая боль…
Облака под крылом меняли цвет. Нежная белизна изнутри наливалась багровым светом, пульсировала, как венозная кровь.
— Куда мы летим?
Никто не ответил.
Вспышки невидимых молний отражались на черном небе. Кровавые пульсирующие облака под необыкновенно черным куполом небес. Первичный, еще только нарождающийся мир.
— Куда мы летим?
— Разве не ты определял маршрут?
Калинин обернулся и увидел Августа М.
Черные длинные волосы. Не похоже, чтобы их часто мыли.
Последний якутский гений нервно кусал ногти. «Оледенение душ… Я думал, ты что-то значишь… Эпоха ужаса… Неужели девчонки смогли провести тебя?.. Мертвые языки ледников спускаются к столицам… Души, распахнутые, как северное сияние…»
Калинину вдруг стало ясно: за бортом самолета, входящего в зону турбулентности, плывут не облака, вспыхивают не зарницы. Нет, нет, там северное сияние. Последний якутский гений прав: за бортом полощутся на мировом ледяном сквозняке полотнища северного сияния — зеленые, красные, фиолетовые…
«Вымораживать страсти…»
— Ты снова про лепру?
Август М. кивнул.
Длинное белое лицо запорошено инеем.
— Кто твой босс?
— Смерть.
Калинин засмеялся:.
— Как ты попал в самолет?
— Я всегда там, где появляется лепра.
— Но тебя же нет… Ты игра моего подсознания…
Теперь рассмеялся якут. Снежная маска на его лице осталась неподвижной, но он рассмеялся.
Кто-то должен ответить…
Кто-то обязательно ответит за все…
— Снимай, Марта! Снимай! Смотри, как он закусил губы!
— Не кричи, — голос негритянки ударил Калинина по ушам, как тяжелые ладони спецназовца.
— А, это ты…
— Ты знаешь меня?
— Ты Гленда.
Негритянка рассмеялась.
Грохот каменной лавины обрушился на Калинина.
— Я — лепра!
— Нет, ты Гленда!
Калинин наклонился к недопитой бутылке.
— Вы быстро учитесь… Горжусь…
Плеснул в стакан.
Выпил, зачерпнул ложкой икру.
Она показалась ему черной, как кровавые




