Правила Константинопольского синода 1276 года - Мария Владимировна Корогодина
Кроме того, первая статья подробно регламентирует процесс испытания кандидата в священство, компенсируя отсутствие подобных текстов в современных собору славянских богослужебных книгах. Можно полагать, что в предшествующее время процесс выборов кандидата определялся устной традицией или греческими рукописями. Собор 1273 г. впервые в древнерусской традиции фиксирует, какими должны быть требования к кандидату; кто должен выступать в качестве поручителей, как происходят испытания. Одним из источников при формировании перечня требований к кандидату в священство стал «Томос единения», который неоднократно привлекался при подготовке постановлений собора. Фрагмент «Томоса единения», перечисляющий требования к претенденту на епископство («быти непорочну, трезву, чисту плотью, постьнику рекше трезвьнику, въздьржаливу, не винопиицѣ, не пакостьнику, не сварливу») был пересказан в правилах собора («дѣвство съблюдъши <…> не кощюньници, не хыщници, ни пьяници, ни ротници, ни сварливи») [Корогодина, 2019, с. 322; РИБ, т. 6, стб. 90]. Кроме того, у кандидатов в священство необходимо выяснить, «аще грамоту добрѣ свѣдять» [РИБ, т. 6, стб. 90]. Прообразом этого требования являлось обобщенное рассуждение в «Томосе единения» о необходимости священнику быть «учителну не словесы точью». Более столетия эти краткие указания оставались единственными в своем роде в Киевской митрополии: новые руководства для испытания будущих клириков, включая проверку грамотности, появились только в XV в. [Неселовский, 1906, с. 191].
Помимо прочего, в деяния собора вставлен вопросник о грехах, обращенный к претенденту на священный сан, с указанием на поручительство духовного отца [РИБ, т. 6, стб. 90–91]. Это самое раннее свидетельство существования исповедных вопросников: в составе чина исповеди подобные перечни вопросов появляются лишь в XIV в. [Корогодина, 2006а, с. 49–54]. В постановлениях собора зафиксировано наиболее раннее описание процедуры испытания будущего клирика, согласно которой поручителями выступают до семи свидетелей и духовник, а испытуемого подробно расспрашивают о плотских грехах, девстве его жены до брака, венчании и целом ряде поступков, несовместимых со священством. К ним относятся лжесвидетельство, убийство, ростовщичество, жестокое обращение с челядью, волшебство и отказ платить дань. Последний пункт («дани бѣгая») характерен исключительно для второй половины XIII в.; в более поздних текстах он не встречается. Иные упоминания о подобных испытаниях появляются только в грамоте митрополита Фотия Тверскому епископу Илие (1422) [РИБ, т. 6, стб. 424; Корогодина, 2021а], а в конце XV в., вероятно, на основе постановлений собора 1273 г. в Новгороде при архиепископе Геннадии был подготовлен особый чин «Свидетельства в дьяконство и поповство». В этот период к грехам, несовместимым со священством, помимо плотских, были отнесены разбой, убийство, воровство, принесение клятвы [РИБ, т. 6, стб. 909–912].
Кроме того, статья регламентировала правила поставления клириков, в том числе возраст претендентов (не менее 30 лет для священника и 25 лет для дьякона). Именно такой возраст для хиротонии и хиротесии был определен в правилах Неокес. 11 и 6 Всел. 14 и 15[26], но разыскать эти постановления в Кормчей книге было непросто. Лишь в XV в. возраст поставляемого и проверка знания им церковных книг были зафиксированы в восточнославянских текстах, подробно описывающих хиротонию [Ваврик, 1963; Корогодина, 2021а]. Постановление собора 1273 г. перечисляло все требования к претенденту на священнический сан и цитировало церковные правила, на которых эти требования были основаны.
Уже первые исследователи древнерусского канонического права обратили внимание на то, что в младшем списке Власфимии, датируемом 1504 г.[27], правила собора 1273 г. осуждаются за назначение платы за рукоположение, тогда как в старшем списке Власфимии рубежа XIV–XV в.[28] они вообще не упоминаются [Православный собеседник…, 1867, с. 242]. Это дало основание А. С. Павлову, а затем и Я. Н. Щапову предположить, что пропуск предисловия и 1-й статьи правил в Мясниковской и Чудовской редакциях Кормчей книги объясняется стремлением исключить двусмысленный текст, одновременно осуждающий и оправдывающий взимание платы за рукоположение [РИБ, т. 6, стб. 83–84; Щапов, 1978, с. 181]. Однако указание Я. Н. Щапова на Чудовскую редакцию Кормчей в этом контексте является недоразумением: здесь текст правил собора 1273 г. сохранил начало в полном объеме. Что касается Мясниковской редакции Кормчей, созданной не позднее начала XV в., то редкая статья в ней не подверглась сокращению. Желанием исключить постановление о плате за хиротонию невозможно объяснить, почему в Мясниковской редакции Кормчей также было опущено предисловие к соборным правилам, посвященное совсем иным вопросам. Таким образом, выводы исследователей о том, что первая статья правил Владимирского собора могла рассматриваться как двусмысленная, не имеют под собой оснований.
2 статья. Помазание маслом и миром во время крещения. Главное внимание в данной статье уделено смешению таинства миропомазания с елеопомазанием: как сообщает собор, священники по незнанию смешивали миро и елей (освященное масло) и помазывали крещаемого по всему телу [РИБ, т. 6, стб. 93–95]. Запрещая соединять два вещества, собор указывал, что миром следует мазать только «чувства» (чело, глаза, уши, ноздри, уста). Древнейший славянский чин крещения, имевший хождение до XIII в. и сохранившийся фрагментарно в единственном списке, не дает ясного разграничения елея и мира: указания изображать крест маслом и миром на всех «юдѣх» крещаемого следуют друг за другом без каких-либо пояснений [Афанасьева, 2019б, с. 125][29]. При этом ни один текст не свидетельствует о соединении мира и масла во время крещения. Это позволяет предположить, что упрек, адресованный участниками собора неразумным священникам: «смѣшающе мюро божествьное съ масломь» означает не соединение веществ, а неразличение их, приравнивание одно другому [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 25, с. 188].
Более четко граница между елеем, вливаемым в воду для крещения, и миром, которым совершается помазание после крещения, проводится в южнославянском переводе чина, появившемся не позднее XIII в. [Афанасьева, 2019б, с. 125–128]. Можно полагать, что постановление собора 1273 г. связано с переходом от древнейшего славянского чина к иному чину крещения, перевод которого стал известен на Руси во второй половине XIII в. и который подчеркивал различия между использованием елея и мира. Постановления собора содержат пространные цитаты из сербского чина крещения[30], дополненные ссылками на правило Лаод. 47 и на «Огласительные слова» Кирилла Иерусалимского. Согласно наблюдениям Т. И. Афанасьевой, в русской традиции вплоть до XVII в. сосуществовали разновременные редакции чина крещения [Там же,
