Путь к блаженству - Патриция Гарфилд
Тем временем мне открылся еще один уровень сновидческого сознания. Я обнаружила, что вижу все больше осознанных сновидений — сновидений, которые ты переживаешь, понимая, что спишь и видишь сон. В этом невероятном состоянии становится возможным все что угодно: ты способен летать, сколько хочешь, испытывать оргазм с выбранными тобою партнерами, вызывать в своем воображении творческие идеи, переноситься в далекие страны, встречаться с давно умершими людьми и т. д. Затем, после многих месяцев осознанного сновидения, я стала иногда автоматически впадать в состояние, которое люди называют выходом за пределы собственного тела.
По мере накопления опыта нахождения в измененных состояниях сознания (состоянии осознанного сновидения и состоянии выхода за пределы своего тела, если это было тем самым), я стала испытывать потребность осмыслить происходившее. Для меня больше не имело значения, находятся ли эти миры внутри меня или вовне, в каком-то физическом пространстве или в ином состоянии сознания. Они представляют собой универсальный человеческий опыт и потому реальны. В этих мирах были свои закономерности, которые мне необходимо было уловить и выразить понятным для других людей образом. Мой ум метался в поисках адекватного способа передачи этого опыта. Поскольку сны визуальны, средства их фиксации тоже должны быть визуальными. Нужны не слова, не перечни, не схемы, но изобразительные символы, передающие суть переживания.
В конце концов я изобрела Путь Мандалы сновидений — что-то вроде парафразы, а не повторения, традиционной тибетской схемы, от которой я отталкивалась. Мандала сновидений, если наполнить ее образами своих снов, становится картой для самопознания. Она дает зримую форму нашему «я» — той прекрасной, вечно-подвижной, растущей частице жизненной силы, которая и являет собой нашу сущность.
Люди издревле делали именно это: представляли целые системы знания в графической форме мандалы. Впервые я начала ощущать универсальность рисунка мандалы несколько лет назад. Жарким летним праздничным днем, в Мехико, я восхищалась большим круглым календарем из солнечного камня, на котором ацтеки запечатлели свои знания о времени. Позже, в дождливый осенний полдень, я стояла на равнине Солсбери в Англии, в центре кольца из огромных монолитов, где когда-то жрецы и жрицы Стоунхенджа справляли некий давно забытый ритуал.
В музеях я изучала фотографии и зарисовки картин из песка, которые американские индейцы использовали для описания своей медицинской философии или для того, чтобы обозначить магический целительный круг — на какой-то краткий момент, пока песок не сметут. Я с трепетом водила пальцем по линиям древнекитайской бронзовой мандалы, оборотной стороны зеркальца для вельможи, — ибо знала, что в линиях запечатлены космологические знания. В Нью-Дели я долго смотрела на переливчатые цветные изображения богов и священных животных, украшавшие свитки, обрамленные блестящей шелковой парчой: изображения относились к священным ритуалам индуистов и тибетских буддистов, либо представляли собой символы из тантрических текстов. Те же самые фигуры, превосходно скомпанованные, я обнаружила на стенах ламаистского монастыря — на туманной вершине холма Чьенгмаи, в Таиланде. В Стамбуле я спускалась по декорированным глазурованной плиткой переходам Голубой мечети и благоговейно рассматривала замысловатые мозаичные орнаменты, в которых мусульмане зримо воплотили свои религиозные верования. Я сидела под лучами солнца, струившимися сквозь окно-розетку собора Нотр-Дам в Париже, созерцая подобные драгоценностям краски витража — и мне казалось, что они идеально отражают мое внутреннее состояние.
В живой клетке, которую я наблюдала в микроскоп в биологической лаборатории, я видела пульсацию жизни — но базовая структура клетки была той же самой. Постепенно у меня накапливалось все больше подобных впечатлений. Я пришла к выводу, что и элегантный процесс деления хромосом, и процесс собирания религиозных знаний имеют одинаковую структуру. Любая мандала представляет собой организованный корпус знания. Это знание доступно для тех, кто умеет читать язык изображений, расшифровывать его символы.
Используя тибетскую систему мандалы в качестве ориентира, мы можем декодировать некоторые образы, порождаемые нашей внутренней психикой. Слово мандала — древнее санскритское обозначение «круга» или «группы», симметрично организованной вокруг центра. Юнг первым познакомил с идеей мандалы западный мир. Для него мандала была просто магическим кругом, символическим выражением стремления человека к обретению единства своей личности. Юнг опубликовал несколько рисунков мандал, сделанных его пациентами, — в основе своей это были круги с отчетливо обозначенным центром, разделенные на четыре части, — а также описания подобных мандал, выполненных им самим.
Однако в понимании тибетцев и индусов идея мандалы неизмеримо сложнее[25]. Мандалы суммируют в себе философские знания. Как в индийском, так и в тибетском тантрическом буддизме мандалы представляют собой изображения группы божеств, занимающих внутри круга определенные места, соответствующие их взаимоотношениям. В изобразительной форме мандала повествует о пути через различные уровни сознания — к мистическому единению с источником жизни. Мандала выражает целое учение и служит руководством (тайным кругом медитации), которое может быть использовано для достижения мистического единства. В ней все выражено в графических символах. Расположение изображений внутри мандалы показывает путь к трансцендентной духовной реальности. Этим рисунком можно научиться пользоваться и с его помощью управлять собственным мистическим опытом.
Было бы глупо, да и невозможно, излагать здесь все тонкости буддийской тантрической философии и правила ее трансформации в сакральные изображения. Выполнение подобной задачи заняло бы многие годы; а кроме того, мы, возможно, никогда не научились бы применять тибетские образы к нам самим, осуществлять «перевод» с одного культурного языка на другой. Однако нам ничто не мешает заимствовать универсальную, базовую схему мандалы. Именно ее я использовала для фиксации образов своих сновидений и для того, чтобы перейти к трансцендентному опыту.
В схему тибетской мандалы мы можем поместить некоторые ключевые фигуры из наших собственных снов — потому что боги и богини буддийской иконографии не пребывают «на небесах». Они — не воплотившиеся духи, которым следует поклоняться издалека, но символы нашего «я», символы разных состояний человеческого сознания. Они близки к нам, как наши собственные вспышки ненависти, реальны, как охватывающая нас печаль, — ибо персонифицируют наши чувства. Они не менее сильны оттого, что являются воображаемыми конструктами. Они оказывают драматическое влияние на наши судьбы. Мы можем прожить всю жизнь, почитая бога жадности, богиню тщеславия или богиню любви и сострадания. Если мы наделим конкретными именами и лицами этих богов и богинь, являющихся к нам в наших сновидениях во множестве разных обличий, нам будет легче совладать с состояниями сознания, которые они представляют. Но мы всегда должны отпускать их обратно — в круговорот жизненной энергии (как сказали бы буддисты, в «пустоту»), откуда они пришли. Они не должны овладевать нами, становиться нашими навязчивыми идеями. Они — не самостоятельные объекты, но состояния нашего
