Быть. Монография - Василий Леонидович Курабцев
Мать его, Мария Магдалина, урожденная Фромме, была «неплохо образованной, она первая начала формировать детский ум Гегеля, очень рано озаботившись его будущим» [24, 33]. Гегель в одной из работ назвал мать как таковую «гением ребенка», формирующим «концентрированную индивидуальность». Не она ли внушила одаренному мальчику следующую мысль, которую сын повторял в разных ситуациях и трудах: «Человек должен уважать самого себя и признать себя достойным наивысочайшего»? [18, 83]. И уже поэтому он склонен был почитать таких людей, как Наполеон Бонапарт.
Мать умерла от эпидемии дизентерии в 1783 году, когда Гегелю было 13 лет. Сам Гегель выжил в эпидемии, но «всю жизнь страдал от последствий этой болезни» [24, 33]. Есть неподтвержденное предположение, что он и скончался от проблем, связанных с желудочно-кишечным трактом. В 1825 году Гегель написал: «Сегодня годовщина смерти нашей матери, день, о котором я всегда помню» [24, 33].
Брат и сестра Гегеля согласно Жаку Д'Онту были убежденными «сторонниками безбрачия». «Брат Гегеля, Людвиг… пошел в военные, принял участие в наполеоновском походе в Россию и был убит в 1812 г.» [24, 33]. Сестра – Кристина Луиза – незаурядная личность, по отношению к которой у Гегеля была «глубокая симпатия» [24, 35]. Она служила гувернанткой в знатной семье Берлихингенов. Была отвергнута (вероятно, своим избранником) и мучилась от «патологической ревности». Д'Онт пишет так: «У нее было странное расстройство рассудка»; в другом месте он говорит – «считавшаяся сумасшедшей» [24, 15]. «В 1815 г. она помешается умом, и ее придется запереть в специализированном учреждении». «Положит конец печальной жизни, утопившись в 1832 г. в реке Нагольд» [24, 34–35].
Отец же не просто обучал юного Гегеля в «превосходном учебном заведении» (согласно Ж. Д'Онту) – Штутгартской гимназии, но и дополнительно приглашал учителей на дом. «Обучение в гимназии проходило в атмосфере спокойного доверия, благожелательности, приветливости. Учителя охотно шли навстречу ученикам, в первую очередь, конечно, лучшим из них» [24, 39]. А Гегель был «первым учеником в классе» (выделено мной. – В. К.) [24, 47].
Ж. Д'Онт называет его «энциклопедическим умом», жаждущим актуализации. Действительно, у мальчика был «живой интерес ко всем формам познания», жадность к новостям, методическое штудирование разных книг «с большими выписками из прочитанного (Exzerpten) с точными ссылками на источник» [24, 36]. Он вел наблюдение природы, ставил опыты. Читал Софокла, Лессинга; переводил Тацита, Цицерона, Эпиктета; любил популярные романы, сочинения по истории. Сожалел, что «еще не изучил историю достаточно глубоко и по-философски» [24, 37]. В 12 лет выучил понятия Вольфа; в 14 лет «освоил все фигуры и правила силлогизмов» [24, 37].
Тем не менее никогда «Гегель не желал признавать решающей роли семейной и школьной подготовки» в его философской судьбе [24, 40]. Скорее всего, так оно и было.
Одно из откровений Гегеля в «Науке логики» кое-что существенное объясняет: «Кто хочет достигнуть великого, тот должен, как говорит Гете, уметь ограничивать себя. Напротив, тот, кто хочет всего, на самом деле ничего не хочет и ничего не достигнет. Существует масса интересных вещей на свете: испанская поэзия, химия, политика, музыка; все это очень интересно, и нельзя ничего иметь против человека, который ими интересуется, однако, чтобы создать что-нибудь определенное, данный индивид в данной ситуации должен держаться чего-либо одного и не разбрасывать свои силы в различных направлениях» [18, 203].
Гегель возжелал «создать что-нибудь определенное» (и, несомненно, великое) и определился с единственно правильным путем к этому – путем напряженного, упорного труда и самоограничения. Его единственный выбор – не пастор и не чиновник, что, скорее, предполагалось после окончания Тюбингенской лютеранской семинарии, а философ.
Этому могли способствовать, хотя бы пропедевтически, учителя гимназии. На это косвенно указывает гегелевское определение педагогики: «Педагогика – это искусство делать людей нравственными: она рассматривает человека как природное существо и указывает путь, следуя которому он может вновь родиться, превратить свою первую природу во вторую, духовную (выделено мной. – В. К.), таким образом, что это духовное станет для него привычкой» [17, 228]. Педагог создает из природного человека духовного человека, человека духа (в широком смысле понятия). Вплоть до гениальности. Если исходить из понятия абсолютного духа Гегеля, то «дух» человека – это, прежде всего, способности, потребности и активность в сферах философии, науки, искусства и религии.
Он и сам, вероятно, начал рано понимать, что «человек не обладает инстинктивно тем, чем он должен быть, ему надлежит это обрести» [17, 246]. То есть надо напряженно заниматься, исходя из своей главной способности, заниматься «магистральным» самостроительством, отбросив все свои второстепенные увлечения и способности!
Можно сказать, что Гегель – яркая фаустовская личность. Прасимвол фаустовской души О. Шпенглер описал следующим образом: ему (прасимволу) присущи «западноевропейские… структуры мифа души: „воля“, „сила“ и „действие“» [55, 524]. Понимание Шпенглера несовершенно, однако не будем здесь заниматься его критикой.
Из Штутгартской гимназии, после ее окончания в 1788 году, был прямой путь «в протестантскую семинарию Тюбингена, знаменитый Stift… благодаря герцогской стипендии» [24, 32]. Что и сделал юный Гегель.
Германия при Гегеле представляла собой территорию, на которой располагалось более «трех сотен независимых государств», «без точных границ» [24, 49]. Лютеранская Швабия управлялась герцогом, о котором Д'Онт пишет очень негативно: тиран с «безудержным самоуправством, неумеренной роскошью, бесстыдными оргиями» [24, 50]. Выбирал любовниц из семей чиновников. Продавал полки швабских солдат, и те погибали на чужбине. Но он же серьезно заботился о подготовке пасторов в Stiftе.
Непонятным образом случилось так, что три будущих немецких гения – философ Гегель, поэт Гельдерлин и философ Шеллинг – проживали в 1790 году в «одной комнате» [24, 70]. У Гегеля было свое прозвище – «Старик» [24, 72].
В лютеранской семинарии к библейским чудесам «относились с иронией» [24, 73]. Это говорит о потенциальном или актуальном атеизме будущих пасторов, служителей христианского культа.
В католической философии (схоластике) лично Гегель видел несвободное мышление, то есть слишком прочно связанное с библейской верой и догматами. Д'Онт пишет, что в основном «в душе штифтлера перевешивало христианство, но иногда… язычество», например, Вакх или Сократ [24, 65]. То есть это ситуация двоеверия, весьма частого во все времена христианства и во всех христианских странах.
В конце концов даже Бог Гегеля оказался созвучным философу Сократу: Абсолютная Идея, она у Гегеля перекликается с «Богом-Отцом» [47, 7] и
