Третья исповедь экономического убийцы - Джон М. Перкинс
Ирак был очень важен для нас, намного важнее, чем казалось на первый взгляд. Вопреки общепринятому мнению, в Ираке есть не только нефть. Но и вода, и геополитическая ценность. Через Ирак протекают реки Тигр и Евфрат, так что среди стран Ближнего Востока именно Ирак контролирует водные ресурсы, чья значимость растет не по дням, а по часам. В 1980-е годы значение воды – политическое, а также экономическое – стало очевидным для тех из нас, кто работал в энергетике и строительстве. В ходе массовой приватизации многие крупные компании, положившие глаз на небольшие независимые энергетические компании, задумали приватизировать водные системы в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке.
Помимо нефти и воды Ирак обладает еще одним преимуществом – стратегическим местоположением. Он граничит с Ираном, Кувейтом, Саудовской Аравией, Иорданией, Сирией и Турцией и имеет береговую линию в Персидском заливе. Он находится на расстоянии ракетного удара от Израиля и России. Военные стратеги сравнивают современный Ирак с Долиной реки Гудзон во время Франко-индейской войны и Войны за независимость. В XVIII веке французы, британцы и американцы знали, что тот, кто контролирует долину реки Гудзон, контролирует весь континент. Сегодня всем известно, что тот, кто контролирует Ирак, получает козырную карту на Ближнем Востоке.
А прежде всего, Ирак представлял собой широкий рынок для американских технологий и строительных компаний. Тот факт, что на его территории находятся одни из самых богатых в мире месторождений нефти (по некоторым оценкам, они даже больше, чем в Саудовской Аравии), обеспечивает ему возможность финансировать крупные инфраструктурные и индустриальные программы. Все основные игроки – инженерно-строительные фирмы, поставщики компьютерных систем, производители самолетов, ракет и танков, а также фармацевтические и химические компании – сосредоточились на Ираке.
Однако в конце 1980-х годов стало очевидно, что Саддам не купился на обещания ЭУ. Это стало большим разочарованием и позором для администрации Буша. Как Панама, Ирак способствовал имиджу слабака, который неотступно преследовал Джорджа Г.У. Буша. Но пока Буш искал выход, Саддам сыграл ему на руку. В августе 1990 года он вторгся в богатый нефтью эмират Кувейт. В ответ Буш осудил Саддама за нарушение международного права, хотя прошло меньше года с тех пор, как сам Буш устроил незаконное и одностороннее вторжение в Панаму.
Никто не удивился, когда президент отдал приказ о массированном военном наступлении. Пятьсот тысяч американских военнослужащих было отправлено в страну в составе международных сил. В первые месяцы 1991 года мы нанесли авиаудары по военным и гражданским целям в Ираке. Затем последовала 100-часовая наземная атака, в результате которой была разгромлена плохо вооруженная и значительно более слабая армия Ирака. Кувейт был спасен. Деспота покарали, хотя и не привлекли к ответственности. Рейтинг популярности Буша среди американцев взлетел до 90%.
Во время вторжения в Ирак я был в Бостоне на деловых встречах – это был один из тех редких случаев, когда меня попросили сделать что-то для SWEC. Прекрасно помню энтузиазм, с которым мы встретили решение Буша. Естественно, сотрудники Stone & Webster воодушевились, и не только потому, что мы выступили против кровавого диктатора. Победа США в Ираке открывала возможности для колоссальной прибыли, повышений и прибавок. Инженеры, производители оружия и другие военные отрасли, а также Уолл-стрит и поддерживающие их страховые компании радовались возможности вернуться к военной стратегии, которая по большому счету не применялась с конца Вьетнамской войны.
Причем радовались не только те из нас, чьи компании напрямую наживались на войне. Весь народ будто только и мечтал о том, чтобы наша страна снова подтвердила свою военную мощь. Думаю, у подобных настроений было множество причин, в частности, изменения народного сознания, которые произошли, когда Рейган победил Картера, когда освободили заложников в Иране и когда Рейган заявил о намерении возобновить переговоры вокруг Панамского канала. Вторжение Буша в Панаму подлило масла в уже разгоравшееся пламя.
Однако за патриотической риторикой и призывами к действиям, как мне кажется, лежала гораздо более серьезная перемена, касающаяся отношения американского бизнеса – а значит, большинства людей, работавших на американские корпорации, к миру. Строительство глобальной империи стало реальностью, в которой участвовала практически вся страна. Двойственные идеи глобализации и приватизации уверенно закрепились в нашей психике.
В конечном итоге дело было не только в Соединенных Штатах. Глобальная империя стала всеобъемлющим явлением, проникнув через все границы. Корпорации, которые раньше мы называли американскими, теперь стали по-настоящему международными, даже с юридической точки зрения. Многие из них были зарегистрированы в нескольких странах; они сами выбирали, по каким правилам и нормативным требованиям вести свою деятельность, и многочисленные международные торговые соглашения и учреждения облегчали им задачу. Такие слова, как «демократия», «социализм» и «капитализм», теряли актуальность. Корпоратократия стала фактом, и она активно заявляла о себе как о единственной значимой силе, влияющей на мировую экономику и политику. Ее члены готовы были сделать все возможное, чтобы консолидировать силы этой глобальной империи.
В результате странного стечения обстоятельств я снова покорился корпоратократии, когда продал IPS в ноябре 1990 года. Для меня и моих партнеров это была выгодная сделка, но мы продали компанию в основном потому, что компания Ashland Oil Company оказала на нас колоссальное давление. Я знал по опыту, что борьба с ней дорого обойдется нам, а продажа принесет прибыль. Однако я, безусловно, заметил иронию: нефтяная компания станет новым владельцем моей компании по производству альтернативной энергии; я снова почувствовал себя предателем.
SWEC требовала от меня минимальных усилий. Периодически меня просили прилететь в Бостон на собрание или помочь подготовить предложение. Иногда меня отправляли в такие места, как Рио-де-Жанейро, на встречи с сильными мира сего. Однажды я прилетел в Гватемалу на частном самолете. Я часто звонил проект-менеджерам, чтобы напомнить им, что мне все-таки платят зарплату и я готов внести свой вклад в общее дело. Получать столько денег практически ни за что было стыдно. Я хорошо знал этот бизнес и надеялся принести пользу. Но, как оказалось, это не входило в планы компании.
Мои нерешительность и неопределенность не давали мне покоя. Я хотел сделать хоть что-то,
