Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

как Сталин оставался в любом случае термидорианцем. Совсем иначе обстояло дело в дискуссиях, происходивших примерно в это же время в НСНРП, и в это тоже является доказательством первичности коммунизма и его гораздо большего значения в период до 1930 года.

Речь идет о полемике между правыми и левыми национал-социалистами, которая началась почти сразу после повторного основания партии и тянулась до 1930 года. Левой считалась северонемецкая парторганизация, создание которой было поручено Гитлером в марте 1925 года Грегору Штрассеру, аптекарю из Ландсгута, фронтовому офицеру, кавалеру многих орденов. Вместе с ним там действовал его брат Отто, бывший член Социал-демократической партии, организовывавший в свое время студенческую кампанию против войск Каппа. Этот фланг опирался в основном на фёлькиш-протестантский потенциал. С другой стороны, пролетарские массы в Рурской области и в Берлине поддавались на пропаганду националистического социализма только в том случае, если речь шла о борьбе с капитализмом или по меньшей мере с мещанами. И то и другое вело потенциально к конфликту с Мюнхеном, поскольку были основания утверждать, что Гитлер заключил свой мир с Римом, и ищет контактов с кругами, заправляющими экономикой. Во всяком случае, было основано "Объединение северо- и западнонемецких округов", и в качестве печатного органа этой организации с 1 октября стали выходить "Национал-социалистические письма"; издателем был Грегор Штрассер, главным редактором – д-р Иозеф Геббельс из Эльберфельда, управляющим округом Рейнланд. Первый набросок программы предусматривал перевод крупной промышленности в частичную государственную и общинную собственность, а также превращение всех собственников земли в наследственных арендаторов. В Мюнхене это приветствовалось так же мало, как и первое положительное решение по экспроприации знати; и на совещании партийного руководства 14 февраля 1926 года в Бамберге Гитлер многочасовой речью полностью добился своего, и, в частности, завоевал симпатии Геббельса, которого назначил в конце того же года гауляйтером Берлина. Тем не менее северо-немецкое крыло партии сохранило некоторые особенности – по большей части левого толка; издательство "Кампф" стало мощной опорой его влияния. В газетах, выпускавшихся "Кампф" и в "НС-письмах" можно было объявлять о войне до победного конца с (международным) капитализмом; и здесь с большим пониманием относились к марксистскому учению о классовой борьбе, вовсе не считая ее, как хотелось бы Гитлеру, еврейским изобретением. Но главное – здесь откровенно ориентировались на Восток, поскольку высшая цель – уничтожение Версальского и Сен-Жерменского договоров -была недостижима без помощи Советского Союза и объединения со всеми угнетенными народами земного шара. Большевизм как таковой решительно отвергался, чаще всего с антисемитскими обоснованиями; но в речи "Ленин или Гитлер", которую Геббельс в первый раз произнес в Кенигсберге в феврале 1926 года, параллель между большевизмом и национал-социализмом – двумя революционными движениями XX века – была проведена так последовательно, что их противоположность в конечном счете сводилась к тому, что Ленин хотел, спасая весь мир, спасти и Германию, в то время как цель Адольфа Гитлера состоит в том, чтобы, спасая Германию, спасти мир.22 Некоторые левые национал-социалисты доходили до того, чтобы предлагать КПГ форменный союз, поскольку считали, что КПГ и Советский Союз "в сегодняшней ситуации во многом наши союзники против Веймара, Версаля и Уолл-стрита", хотя конечные цели обеих партий различны.23 В свою очередь, социал-демократы использовали подобные высказывания, чтобы доказать близкое родство коммунистов и национал-социалистов.

Можно предположить, что Адольф Гитлер, когда писал в 1925-26 году второй том "Майн кампф", вышедший в декабре 1926 года, не в последнюю очередь имел в виду левых национал-социалистов. В этой книге он вновь разъяснял, что антибуржуазная политика для него никоим образом не означает ослабления радикального антибольшевизма, а главное, он так подробно разработал здесь прежде присутствовавшую лишь в зачатке концепцию "жизненного пространства", что никакой компромисс с концепцией ориентации на Восток уже не был возможен. Но в этой связи можно рассматривать и усиление роли расовой доктрины. Союз с угнетенными нациями полностью исключается потому, что их положение следует объяснять их расовой неполноценностью. Таким образом, второй том в гораздо большей мере, чем первый, проникнут преувеличенным и ожесточенным "европеизмом", видящем в господстве английского народа-властелина и со'юзных с ним в будущем немцев "расовую" природную предопределенность24, и выводит из этого свое право перейти на Востоке к "земельной политике будущего", которая должна означать конец русского государства, поскольку после гибели большевиков, "этих замаранных кровью подонков", там не останется руководящих слоев, способных удержать государство от распада. Насколько Гитлер при этом все еще ориентируется на ситуацию гражданской войны в России, показывает "Политический завет", которым он заканчивает главу об "ориентации на Восток или восточной политике": "Никогда не допускайте возникновения двух континентальных держав в Европе. Усматривайте в любой попытке организовать у немецких границ вторую военную державу ‹…› нападение на Германию. ‹…› Позаботьтесь о том, чтобы сила нашего народа базировалась не на колониях, а на родной земле Европы ‹…›"." Совершенно, так же, как Гитлер благодаря расовой доктрине, приобщающей к этому и Германию, хочет остановить момент мирового господства Британии, каким оно было во второй половине XIX века, пытается он в этом месте своего труда зафиксировать ситуацию 1917-18 года, когда второй, русской военной державы – России – у немецких границ больше не было, хотя на протяжении всего 18 и 19 века ее присутствие было определяющим фактом. Страх быть уничтоженным, столь характерный для ранних речей и первого тома "Майн Кампф", выливается теперь во внешнеполитическое и государственное стремление к уничтожению, которое было совершенно чуждо по отношению к России левым национал-социалистам.

Итак, между Мюнхеном и Северной Германией в самом деле были расхождения. В 1928 году было еще не ясно, у какой концепции больше перспектив: у гитлеровского отождествления национализма и социализма, или у штрассеровского национального социализма. Также неясно было, кончится ли дело расколом партии или только к отпадением небольшой группы. Важным предупреждением стали выборы в рейхстаг 1928 года, которые для национал-социалистов обернулись поражением, а для коммунистов существенным успехом.

Но больше всех выиграла на этих выборах СДПГ. Она получила 152 мандата и стала, таким образом, сильнее, чем в любом из предыдущих парламентов, за исключением Национального собрания. Число мандатов у немецких националистов, наоборот, снизилось с более чем ста до 78, центристские партии также потеряли часть кресел. Число коммунистов увеличилось с 45 до 54, а НСНРП, несмотря на огромные усилия, затраченные на пропаганду, смогла получить лишь 12 мандатов, хотя прежде у нее их было 14. Зато все 12 принадлежали теперь сторонникам Гитлера, а среди коммунистов теперь не было ни одного левого коммуниста. И все же результат декабря 1924 года подтвердился в