Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Однако то, что предполагали Калерги и Лозовский, не осуществилось: пролетарская революция в Европе – как ответ на войну Германии против первого государства рабочих – не вспыхнула. Немецкий солдат не торопился перебегать к врагу, который утверждал, что он друг, не было ни одной забастовки, которая остановила бы производство вооружений, даже в "протекторате" промышленность работала без сбоев, а во Франции в основном сохранялось спокойствие. Гитлер вполне мог рассчитывать на многомиллионное эхо, когда с чувством глубокого презрения говорил о том, что теперь немецкие солдаты основательно познакомились с так называемым "раем рабочих и крестьян".|2
С другой стороны, он не мог отрицать, что он сам заключал соглашения с этим режимом и что именно он открыл ему путь на Львов и Ригу, где теперь было обнаружено такое большое количество жертв НКВД. Поэтому в своей речи 8 ноября 1941 г. ему пришлось признаться в том, что в прошлом году его можно было "вероятно, в чем-то упрекнуть" перед памятью павших борцов национал-социалистского движения и что только теперь он "почти как обретший искупление" взирает на их могилы. После "договора о дружбе", заключенного в 1939 г., гитлеровская идеология уже не была столь несокрушимой и надежной, какой она в какой-то мере еще являлась на "партийном съезде чести", состоявшемся в 1936 г.
Однако и Сталин вел себя особым образом. Он ни в коем случае не призывал европейский пролетариат к восстанию против своих угнетателей и подлинных вдохновителей Гитлера – капиталистов, но в своей речи 6 ноября 1941 г., произнесенной по случаю двадцать четвертой годовщины революции, с удовлетворением отметил, что "немецким стратегам" не удается запугать "призраком революции" правящие круги Великобритании и США и тем самым создать всеобщую коалицию против СССР; теперь гитлеровцы всячески поносят внутреннее правление Англии и Америки как "режим плутократов", однако имеющееся противоречие теперь он воспринимает только как кажущееся, тогда как "демократические свободы" и парламенты этих стран являют собой резкую противоположность "партии средневековой реакции и самых суровых погромов", каковой является партия Гитлера. u Было совершенно очевидно, что теперь он, еще решительнее, чем в 1935 г., не желает ставить знак равенства между фашизмом и капитализмом (что довольно долго являлось главным тезисом коммунистической партии), и делает это именно потому, что в таком случае надо было бы говорить о коалиции, которая оказалась бы смертельной для Советского Союза.
По существу, Рузвельт не мог бы вновь обратиться к идеям Вильсона и заявить, что США стремятся к тому, чтобы "очистить мир от старых бед и болезней"15, если бы Сталин, со своей стороны, выдвинул на первый план ленинские идеи 1918 года. Тогда ему пришлось бы сказать, что не только Гитлер считает его самого и его Америку мировой болезнью и "отвратительным болотом", как, согласно некоторым источникам, выразился Молотов летом 1940 г. в беседе с литовским министром иностранных дел. Однако, когда Молотов в той же беседе сказал, что однажды немецкая буржуазия, стремясь подавить восстание своего голодающего пролетариата, заключит соглашение с буржуазией союзников, затем вмешается Советский Союз и где-то неподалеку от Рейна состоится "последнее сражение между пролетариатом и выродившейся буржуазией", сказанное им в любом случае куда больше соответствовало внутреннему умонастроению большевиков. Теперь, однако, Сталин не мог говорит ничего подобного, а Рузвельт не мог ничего подобного принять к сведению: события эпохи ослабили как национал-социалистскую идеологию, так и идеологию большевиков и либеральных интернационалистов в Америке, и государства, которые тогда вели решительный бой за судьбы мира, хотя и были идеологизированными, но их идеология с 1918 или 1933 гг. утратила свою неколебимость.
Как бы там ни было, огромное количество людей в Европе и за ее пределами выступали против политики своих национальных правительств или традиций и становились на сторону одной из этих сил или, точнее говоря, на сторону союзников или "Оси", а после крушения Муссолини, случившегося в июле 1943 г., – на сторону Германии.
Было бы неправильно утверждать, что европейское движение Сопротивления всерьез заявило о себе только начиная с 22 июня 1941 г., то есть благодаря отрицательной реакции коммунистов на нападение на Советский Союз. На характере Сопротивления скорее решительным образом сказался тот факт, что до июня 1941 г. коммунисты на практике отдавали предпочтение партии Гитлера, а не западным империалистам, и в некоторых местах вели переговоры с немецкими оккупационными властями, в то время как в Лондоне генерал де Голль уже стал символом французского Сопротивления. Однако задолго до июня 1941 г. сформировалось и польское движение Сопротивления, и Англия, создав особую организацию по осуществлению специальных операций ("Secret Operations Executive" – "S.O.E.) была первой страной, начавшей оказывать содействие и поддержку всем очагам Сопротивления в оккупированной Европе. Однако нельзя отрицать и того, что, с одной стороны, уже с начала 1941 г. J Коминтерн в немалой степени выразил свое враждебное отношение к гитлеровской Германии, а с другой, что начиная с 22 июня Сопротивление внезапно усилилось почти повсюду. Гораздо сильнее, чем прежде, начало проявляться стремление путем покушений на немецких солдат вызвать максимально суровые акции возмездия и тем самым вызвать у населения еще большую ненависть против оккупационной власти, стремление, которое определяло ситуацию и в ходе партизанской войны в Советском Союзе. Самым ярким примером, однако, стала не коммунистическая диверсия, а покушение на главу имперского протектората Рейнгарда Гейдриха, совершенное в Праге, – покушение, которое было подготовлено чешским эмигрантским правительством и после которого уничтожение деревни Лидице не выглядело чем-то неожиданным и могло предполагаться. " Как известно, самым коммунистическим было югославское движение Сопротивления, которое возглавлял Тито, которое в противовес буржуазному сопротивлению Дражи Михайловича поддерживали англичане и которое, наконец, согласно Миловану Джиласу, Сталин подверг критике как раз по причине ясно сформулированных Тито конечных целей.
Особняком стояло немецкое Сопротивление. Оно боролось не с оккупационной властью, а с режимом собственного государства и в какой-то мере даже не с самим режимом и его высшими руководителями как таковыми, а с поставленными ими целями. Квакеры, конечно, разделяли убеждения своих заграничных единоверцев, а социал-демократы, ведущие активную борьбу на нелегальном положении, разделяли цели эмигрантского партийного руководства.
Говоря о сопротивлении рабочих, молодежи или студентов, надо сказать, что оно исходило из довольно серьезных требований, которые режим, находившийся в состоянии войны, сделал еще более актуальными. Если же говорить о сопротивлении в руководящих кругах, которые могли как-то действовать, то есть главным образом о сопротивлении
