Переводы Н. М. Карамзина как культурный универсум - Ольга Бодовна Кафанова
Хотя внутри «Пантеона» не существовало никаких разделов и рубрик, и Карамзин намеренно перемешивал произведения древних и новых авторов, весь материал можно условно разбить по хронологическому принципу: «Античность», «Средние века», «Возрождение», «Просвещение». В схематическом виде это были своего рода этапы развития мировой культуры, представленные в образцах словесности. При этом рядом соседствовали философы, естествоиспытатели, историки, писатели разных эпох, стран, континентов. Например, двойную задачу («для слога» и «для идей») Карамзин решал при переводе фрагмента из поэмы Торкватто Тассо (Tasso, 1544– 1595) «Освобожденный Иерусалим» («La Gerasalemme Liberata», 1580). Выбранный им эпизод из XV и XVI песен – описание садов Армиды, где рыцарь Ринальдо забывает обо всем в объятиях волшебницы – проникнут идиллическими и элегическими мотивами и является одним из наиболее интересных и художественно полноценных в поэме[323].
Во втором издании «Пантеона» Карамзин несколько перестроил композицию, включив в него отдельные переводы из «Московского журнала» и «Вестника Европы», однако по-прежнему не придерживался какой-либо строгой системы в расположении материала. Он давал представление о величии человеческого ума, силе и живописности образов, изящности изложения мысли, свойственных лучшим представителям разных культур.
Современная литература была репрезентирована в основном французскими именами, как прославленными (Руссо, Монтескьë, Бюффон, Бартелеми), так и недостаточно известными (Шабанон, Буфлер, Эро де Сешель). Внимание к стилю знаменитых писателей соединялось со стремлением дать литературные портреты некоторых из них. Разносторонний облик Бюффона – ученого, литератора, человека – возникал в переводных воспоминаниях Мари Жана Эро де Сешеля (Hérault de Séchelles, 1760–1794) «Бюффон перед концом жизни». В них анализировались и противопоставлялись также стилистические манеры автора знаменитой «Histoire Naturelle» («Естественной истории») и Руссо. Интерес представляли и отрывки из книги Мишеля Поля Ги де Шабанона (Chabanon, 1730–1792), в которых была дана характеристика Вольтера. При этом некоторые «портреты», включавшие личность автора и присущую ему манеру красноречия, обрастали новыми нюансами, поскольку уже были представлены русскому читателю в «Московском журнале» и «Московских ведомостях. Среди них Бюффон, Бартелеми, Руссо.
В целом можно сказать, что среди французских публикаций были и такие, которые относились к развлекательному чтению, или, говоря языком Карамзина, предназначенные «для любопытства, для исторического сведения, для женщин, из новых журналов, из книг не очень известных», которые он намеренно включал в свое издание[324].
Всего в «Пантеоне» содержится четырнадцать французских произведений, в том числе такие значительные, как письма Руссо к Мальзербу, афоризмы Монтескьë, статья Л. Фонтана «Оссиан», три отрывка из «Histoire Naturelle» Бюффона, фрагмент из книги Ж. Ж. Бартелеми «Voyage du jeune Anacharsis en Grèce» («Сократ»), а также небольшие эссе «О дружбе» А. Ривароля, «Заблуждение» С. Буфлера и некоторые другие.
Нам удалось установить также, что около десятка англоязычных сочинений переводились Карамзиным из французского посредника. Фактически все сведения о произведениях современных английских авторов – Маккензи, Бейдже, Годвине, Голдсмите – почерпнуты из издававшегося в Женеве журнала «Bibliothèque britannique» (1796– 1815)[325].
Из французского издания «Vie de Benjamin Franklin, écrite par lui-même, suivie de ses œuvres morales, politiques et lettéraires» (Paris, 1797) были взяты и три рассказа Б. Франклина. Таким образом, в «Пантеоне иностранной словесности» французский дискурс явно доминировал.
Первую книжку Карамзин начал с объяснения семантики названия альманаха: «В древности назывались Пантеонами храмы, посвященные всем богам; в наше время называются Пантеонами места, посвященные разным удовольствиям; а я, под именем Пантеона иностранной словесности, издаю и буду издавать собрание переводов всякого рода, для тех, которые не читают иностранных книг, но имеют вкус и любят чтение».
Все три книжки «Пантеона» предварялись эпиграфом из стихов Понса-Дени Экушара Лебрëна (Lebrun, 1729–1807), прозванного Пиндаром, из его эпиграммы «О переводе в стихах» («Sur les traductions en vers») на французском языке.
Lebrun
«Gardez-vous bien du mot-à-mot:
Horace et le goût le renie.
Tout pédant traduit comme un sot.
C’est la grâce, c’est l’harmonie,
Que doit rendre un libre Génie.
Le plus fidèle traducteur
Est celui qui semble moins l’être:
Qui suit pas à pas son auteur,
N’est qu’on valet qui suit son maître».
Русский перевод:
«Остерегайтесь буквального перевода:
Его отрицают Гораций и вкус.
Каждый педант переводит, как глупец.
Свободный гений должен передать
Изящество, гармонию.
Самый верный переводчик
Тот, кто менее всего им кажется:
Кто шаг за шагом следует за своим автором,
Является лишь слугой, следующим за своим хозяином».
Поэт явно давал рекомендации переводчикам в соответствии с традициями «исправительного» перевода. Очень важно учесть, тем не менее, что речь у Лебрёна шла о стихотворном переводе, самом сложном из возможных видов художественного перевода, предполагаюшем поэтический талант у переводчика. Однако даже если распространить предложенные принципы на более широкий контекст, выбор подобного эпиграфа (впрочем, изъятого во втором издании «Пантеона») отнюдь не свидетельствует о том, что Карамзин усвоил так называемую «французскую» систему перевода, в которой неточность возводилась в принцип[326].
Ему был чужд распространенный во Франции XVIII века и классический по сути метод, в основе которого лежала догматическая убежденность в превосходстве французской литературы над всеми остальными литературами; он глубоко усвоил идею подвижности вкуса и эстетического идеала. Отказ от «рабской точности» выражался у Карамзина в неприятии буквализма и приспособлении некоторых переводных материалов к восприятию русских читателей. Так, рецензия на французский перевод поэм Д. Смита, малоинтересная в условиях России для нспециалистов, трансформировалась в очерк о поэмах Оссиана вообще. Основным приемом, которым пользовался Карамзин при переработке иностранного материала, являлось сокращение. Никогда не пытался он подменить мысли иностранного автора своими собственными или ограничиться лишь очень приблизительной их передачей, как то происходило при классицистическом методе перевода. Известны признания Дени Дидро своей работе над переводом книги Шефтсбери: «Я прочел ее раз и другой и проникся ее духом; затем я закрыл книгу и приступил к переводу» («Essai sur la mérite et a vertu»)[327].
Другой французский переводчик, Френэ, заявил в предисловии к своему переводу «Тристрама Шенди» Л. Стерна, что находя
