Златая цепь на дубе том - Борис Акунин
В тот же день, 19 августа, Ельцин и остальные демократические лидеры собрались в «Белом Доме», резиденции российских властей, и призвали граждан не подчиняться ГКЧП. Вокруг Белого Дома собрались десятки тысяч людей, которые не расходились ни днем, ни ночью. Путчисты не ожидали этого и растерялись. У них не было уверенности, что солдаты согласятся стрелять, к тому же некоторое количество военных с боевой техникой перешли на сторону протестующих.
То же самое происходило во многих городах и национальных республиках. Чем больше проходило времени, тем смелее вели себя противники путча и тем неувереннее чувствовали себя заговорщики. 21 августа они повинились перед Горбачевым и капитулировали.
Советская власть пала еще легче, чем царская. В феврале 1917 года погибло несколько сотен человек, в августе 1991 года — трое.
Глава последняя
НЕДОПИСАННАЯ
Поскольку сейчас, в середине 2025 года, когда я пишу эти строки, этап российской истории, начавшийся в 1991 году, еще не завершился, подводить его итоги рано. Многие политические и общественные процессы продолжаются, и пока не ясно, как некоторые из них оценивать. Поэтому последняя глава книги не разделена на «Основное» и «Подробности», а излагает лишь общую последовательность и логику событий.
Суть минувших трех с половиной десятилетий может быть выражена в одной фразе. Российское государство вновь не смогло существовать в условиях свободы и вернулось в привычный формат — имперский.
«Прорабы Перестройки», верившие в то, что упразднение тоталитарного режима и восстановление института частной собственности будут гарантией демократического устройства, ошиблись. Ясно и то, что очередной зигзаг от прогресса к регрессу — не случайность, а закономерность. Пресловутая цепь натянулась и потащила страну в обратном направлении.
Августовская революция 1991 года, как в свое время Февральская революция 1917-го, превратила Российскую Федерацию (так стало называться новое государство), в одну из самых свободных стран планеты.
В правительство вошли люди передовых взглядов, по складу весьма похожие на плеяду деятелей Февраля. Они были твердо нацелены на демократические реформы, сознавали масштаб стоявших перед ними задач и не страшились неизбежных трудностей.
Им предстояло совершить подвиги Геракла: создать три ветви власти в стране, которая привыкла существовать лишь с одной — исполнительной; заменить социалистическую экономику капиталистической, а плановое хозяйство — свободным рынком; изменить социальную структуру общества, в котором появятся новые классы и группы, а какие-то из прежних исчезнут; модернизировать производство и наполнить пустые магазинные полки товарами, в первую очередь — продовольствием, потому что ситуация в сельском хозяйстве, где окончательно разваливались колхозы, сложилась катастрофическая.
У правительства «молодых реформаторов», как называли команду тридцати-с-чем-то-летних ельцинских министров по контрасту с позднесоветскими геронтократами, было только два инструмента: демократически настроенная пресса и поддержка населения, преисполнившегося надежд на лучшую жизнь. Но действовать следовало энергично, поскольку постреволюционная эйфория быстро иссякает под воздействием бытовых тягот и неизбежных хаотических процессов (в 1917 году ее хватило всего на полтора месяца).
На политическом уровне демократические преобразования выглядели впечатляюще. В извечно несвободной России появились сильный парламент и выборная местная власть, возник независимый суд, журналистика стала полноценной «четвертой властью». В высшей степени демократично Ельцин обошелся и с самой трудной проблемой все еще многонационального, разделенного на этнические регионы государства (расставшись с 14 союзными республиками, Россия сохранила в своем составе два с лишним десятка автономных образований). «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить», — объявил регионам глава Российской Федерации.
А затем все без исключения достижения демократии превратились для государства в проблемы.
Независимый от правительства суд не позволил сделать процесс над злодеяниями КПСС и даже над участниками путча 1991 года сведением политических счетов. Сторона защиты оказалась сильнее обвинения — и никакого «Нюрнберга» не получилось. Коммунисты остались важной и влиятельной силой, которая начала вновь увеличивать свое влияние, когда эйфория спала, земной рай не наступил и многие россияне стали ностальгировать по советскому социалистическому прошлому с его хоть как-то устроенной жизнью.
Парламент, который состоял из народных избранников, впитывавших эти настроения, вскоре перешел в открытую оппозицию к президенту и правительству. Осенью 1993 года дошло до вооруженных столкновений между двумя законными ветвями власти. Отряды сторонников парламента захватили здание столичной мэрии и попытались взять штурмом телецентр. Произошли уличные бои. Лояльные президенту войска окружили, обстреляли и вынудили к сдаче мятежных депутатов (которых независимый суд потом оправдал).
Исполнительная власть, вынужденная применить силу, чтобы избежать гражданской войны, сделала первый шаг к восстановлению монократии, проведя в декабре 1993 года референдум, по которому Россия фактически стала президентской республикой. Три года спустя, во время президентских выборов 1996 года, ельцинской команде демократов-реформаторов пришлось прибегнуть к совершенно недемократическому использованию административного ресурса, чтобы сохранить свою власть. Если применить терминологию «Индекса мировой демократии», во времена второго срока Ельцина российская политическая система являлась уже не full democracy, а flawed democracy[1].
Форсированное строительство капитализма, проводившееся в первой половине девяностых, тоже решило одни проблемы, но породило другие. Частное предпринимательство постепенно заработало, к 1996 году товарное изобилие более или менее возникло, но оно только вызывало раздражение у населения, обладавшего очень низкой покупательной способностью и не получавшего помощи от государства, тоже нищего — цены на нефть продолжали держаться на мизерном уровне, скатившись ниже 10 долларов за баррель. Утопический эксперимент «молодых реформаторов» по приватизации госпредприятий через «ваучеризацию», то есть выдаче каждому гражданину ваучера, который можно было превратить в акции, провалился. Все предприятия, имевшие шансы на рентабельность, достались ловким людям, как правило сращенным с местной властью. Еще скандальней были распределены самые прибыльные сегменты промышленности. В 1995 году в результате очень странной операции, так называемых «залоговых аукционов», государственные пакеты акций 12 стратегических предприятий добывающего сектора, основное богатство страны, были фактически бесплатно переданы частным компаниям — в обмен на поддержку Ельцина на предстоящих президентских выборах. В результате образовалась политическая система, в которой несколько крупных капиталистов превратились в олигархов и получили возможность не только продолжать дележ государственного имущества, но и активно влиять на решения высшей власти.
Поворот к «олигархической демократии» изменил и ситуацию со свободой слова. Ведущие СМИ, прежде всего телеканалы — самые мощные рычаги влияния на общественное мнение — тоже перешли в собственность или попали под управление олигархических групп и активно использовались ими в своих целях. Пресса сохраняла независимость от государства — но не от интересов ее владельцев.
Демократия в России снова не приживалась, причем не в условиях гражданской войны, а в мирное время, при никем
