Нефть и мир. «Семь сестер» – дом, который построил Джон - Леонид В. Крутаков
Излом такой глубины всегда проще обезличить – объяснить некой универсальной формулой (невидимая рука рынка, исторический материализм). Проблема (точнее – дилемма) тут в том, что общественная модель не может быть бессубъектной. Например, один из лучших исследователей межвоенного периода Адам Туз этим обстоятельством (борьба с «либеральной деспотией», антагонизм «доминированию американской капиталистической демократии») объяснял появление на исторической арене национальных лидеров России и Германии[372].
Сталин и Гитлер (при всей их противоположности) представляли имперский проект (старый мир). Оба были одинаково противны (антагонистичны) Pax Americana, и оба (что логично) были порождены им, созданы при активном и деятельном участии Америки. Оба сыграли важную роль в окончательном решении вопроса по гарантиям возвратности вложенных Америкой в «общее» будущее средств – прямая оккупация Европы и Бреттон-Вудские соглашения (общее долговое пространство).
Антагонизм Гитлера и Сталина с «либеральной деспотией» (корпоративная модель мироустройства) Туз описывает следующим образом: «Их (Гитлера и Сталина. – Л. К.) враги зачастую были невидимы и неуловимы. Им приписывались заговоры, окутавшие мир зловещей паутиной влияния. Многое выглядело нарочито случайным и беспорядочным. Но если мы хотим понять, каким образом в период Первой мировой войны и после нее были заложены основы крайне жестокой политики периода между войнами, то должны серьезно отнестись к этой диалектике порядка и мятежа»[373].
Задача этой главы – разобраться в «заговорах, окутавших мир зловещей паутиной влияния». Предложить маршрутизатор событий, который снимет печать конспирологии с межвоенного периода, позволит на системном (упрощенном, схематичном) уровне понять Великий излом. Осознать его последствия в виде Второй правоустанавливающей (мировой) войны, ее неизбежность, истоки и причины.
Вновь украденная победа
Америке потребовалось семь лет на то, чтобы вернуть себе (отобрать у Pax Britannica) победу в Великой войне и ревизовать Версальский договор. 10 сентября 1926 года в зале заседаний Лиги Наций овацией будут встречать немецкую делегацию. В силу вступит Локарнский пакт по безопасности Европы. Постоянное место в Совете Лиги означало равный со странами-победителями в Great War политический статус Германии (имеются в виду страны Старого Света. – Л. К.). Означало американский «мир без победителей».
Локарнский пакт стал политическим оформлением новой финансовой архитектуры Европы, финальным актом освоения Новым Светом Старого и первым шагом на пути к новой войне за русскую нефть (один из источников мирового кредита). За два года до вступления в Лигу Наций Германия ратифицирует план Дауэса, станет частью «общего» (читай – американского) долгового пространства. Станет частью новой модели, признает себя «слабопроектной макросистемой».
План Дауэса открыл Германию для американского частного (это важно, почему так, объясним ниже. – Л. К.) капитала (кредит 2-го уровня), но, как и в случае с Англией, под политические гарантии кредитора 1-го уровня. В качестве обеспечения иностранных инвестиций Германия передала под международный (читай – американский) контроль Рейхсбанк (эмиссия национального долга) и Рейхсбан (железнодорожная сеть страны). США получили право вето на объявление Англией и Францией дефолта Германии с последующими санкциями в случае задержки выплат репараций (приоритет американского долга 2-го уровня перед европейским долгом 1-го уровня. – Л. К.).
(Вывод национальных центробанков в общее регуляторное пространство является базовым условием создания общего долгового пространства. Подчинение национальных программ капитализации будущего «общей» оценке будущего. Отказ Nation State от регулирования перетока капитала в пользу «общей» программы роста. Это те направления, которые станут магистральными для развития, экспансии модели во времени и пространстве. – Л. К.)
Президент Рейхсбанка Ялмар Шахт (чередовал чудесным образом в своей биографии пост главного представителя банкирского дома Морганов в Германии, членство в НСДАП и должность рейхсминистра экономики гитлеровской Германии. – Л. К.) считал, что Рейхсбанк – «единственное место экономической власти, занимая которое государство может отражать атаки сил, представляющих особые интересы»[374]. Характеризуя план Дауэса, он скажет: теперь «деловым кругам Германии придется привыкнуть подчиняться, а не распоряжаться»[375].
После ратификации плана Дауэса Германия моментально получит свой первый «частный» кредит для стабилизации национальной валюты и остановит инфляцию, которая «списала» (обнулила) внутренний (национальный) долг государства перед населением. Германия вестернизируется, войдет в «общее» (американское) долговое, кредитное и инвестиционное пространство, станет частью модели наряду с Англией и Францией.
(Аннигиляция национального долга через гиперинфляцию – это обязательная часть единого алгоритма адаптации Nation State в наднациональном долговом пространстве, интернационализации (универсализации) разных макросистем. По этому алгоритму модель, в частности, будет осваивать и советское наследство. – Л. К.)
Первый немецкий заем на сумму в 800 млн золотых марок на беспрецедентно выгодных для инвесторов условиях организует Дом Моргана[376]. Эмитенты облигаций платили за них по 85 центов за доллар, а гасились они с 5-процентной премией к номинальной цене. Таким образом, на Германию накладывался долг стоимостью не в 800 млн, а в 1,027 млрд марок (3,768 млрд долл. в эквиваленте 2021 года)[377].
План Дауэса был финансовой смирительной рубашкой, которую США накинули не столько на Германию, сколько на весь Старый Свет (Pax Britannica). Суть его очень точно передал Туз: «Восемь лет призыв Вильсона к “миру без победителей” требовал коллективного смирения европейского политического класса <…>. А теперь окончательное решение зависело от общественного мнения “инвесторов”, для которых банкиры как финансовые советники были всего лишь пресс-секретарями»[378].
Мысль свою Туз закончил очень образно: «Взирая на план Дауэса, Вильсон посмеивается в своей недавно вырытой могиле. Мир был достигнут, но европейцев среди победителей не было»[379]. Патрик Корс в своих выводах о «незавершенной войне» будет еще беспощадней, «деполитизацию» (корпоративный мир без победителей) он назовет эвфемизмом, скрывающим общую картину взаимного разграбления[380].
Перед началом Great War мировое экономическое и политическое комьюнити было уверено, что уровень достигнутой глобализации делает невозможной долгосрочную войну. Что порожденный войной финансовый и торговый коллапс через 2–3 месяца закончит боевые действия. Так, собственно, и произошло. Точнее, почти произошло или должно было произойти при сохранении старой финансовой модели (Pax Britannica).
Уже осенью 1914 года финансовые рынки рванули вверх, а акции промышленных предприятий – вниз. Капитал (обобществленный кредит) бежал из переходившей на военные рельсы реальной экономики в виртуальное пространство долга. Частный «инвестор» (кредитор 2-го уровня) не верил в содержательный исход войны, в победу и конечный расчет по обязательствам. Глубина кредита старой модели, обеспечиваемого золотом и товарами, оказалась не способна расширить горизонт планирования до необходимого уровня. Кредитный потенциал старой модели полностью исчерпал себя,
