Нефть и мир. «Семь сестер» – дом, который построил Джон - Леонид В. Крутаков
Фрэнсис Фукуяма после развала СССР всего лишь повторил вслед за Сакузо его формулу, но оба они при этом говорили об одном и том же. О том, из-за чего застрелился автор «Общества спектакля» Ги Дебор. О смерти культурного дискурса (цивилизационный диалог) как драйвера развития человечества. (Речь о расширении зоны познания себя и мира, которое нельзя путать с логикой модели, определяющей развитие социума через рост потребления. – Л. К.)
Перелом, происходивший между двумя мировыми войнами, не укладывался в привычную (понятную) Старому Свету модель имперских отношений, выстроенную на военном паритете (рыцарство). Выходил за пределы горизонта политического видения Европы. Свидетельством тому служит утверждение Черчилля о «благословенном промежутке». На происходящее Старый Свет реагировал в логике, не соответствующей вызову, который неожиданно встал перед ним. Отвечал зеленым на теплое.
Новая доминантная модель социального устройства разговаривала на другом политическом языке, несла в себе принципиально иную систему координат (внутренний алгоритм принятия решений). Старый Свет столкнулся в буквальном смысле с неведомым и неизведанным – с новой силой, которую премьер-министр Англии Остин Чемберлен в 1924 году идентифицирует в прежней политической семантике (имперская система координат, Pax Britannica) как «супергосударство», обладающее правом вето на решения, совместно принятые остальными странами[357].
Америка действительно вышла из Великой войны самым мощным мировым игроком, но в имперской логике «супергосударством» она не являлась. США обладали нулевым военным потенциалом. И это еще сильнее сбивало с толку Европу. Реальная повестка событий находилась за пределами переговорных (осознаваемых и артикулируемых) позиций Старого Света, выпадала из поля зрения европейских стран.
Дело в том, что основным вкладом Америки в победу в Great War была не военная мощь (боевые действия) государства, а коммерческие поставки сырья и полуфабрикатов (нефть, взрывчатка, порох, боеприпасы)[358]. Американских пехотинцев перед отправкой в Европу обучали тактике боя с помощью деревянных винтовок. На реальных полях сражений дивизии Першинга воевали с французским оружием в руках. Три четверти самолетов, на которых летали пилоты ВВС США, были произведены во Франции[359].
Главным оружием США в этой войне был межгосударственный кредит, первый в истории масштабный экспорт долга 1-го уровня (обязательства государства), финансовая экспансия модели. Америка обеспечивала связность всей военно-промышленной машины Антанты (общая проектность, общая макросистема, общий долг). Инвестировала (делала ставки на итоговый результат) в победу, устанавливала цену (процент) мира после победы (распределяла эффекты будущего, выраставшего из войны).
Новая реальность (переход в нечто иное, перемена состояния, кафкианское превращение) требовала нового языка описания, осмысления ситуации на метауровне (греч. μετά – «между», «после», «через»). Требовала выхода из привычной системы координат в междисциплинарное пространство, за рамки объектного восприятия происходящего. (Соотнесенность старой и новой модели общественных отношений можно проиллюстрировать как соотнесенность физики и метафизики. – Л. К.)
Новая модель меняла не границы мира, а его содержание (сущность). «Мир без победителей» Вудро Вильсона («14 пунктов», о которых мы рассказывали в прошлой главе. – Л. К.) означал незыблемость «военных» обязательств Европы перед США. Все «обещания денег» (Liberty Bonds, новые гринбэки) должны были быть погашены. Принято считать (и считается), что США были единственной страной, которая в ходе войны не отказывалась от золотого стандарта, поддержав тем самым кредитоспособность мировой финансовой системы.
В реальности к концу 1919 года соотношение золотых запасов к количеству эмитированных банкнот в нью-йоркском отделении ФРС находилось на уровне 40,2 %[360]. В реальности новым содержанием мирового кредита (эквивалент стоимости будущего) к этому моменту стал новый источник энергии – нефть, «черное золото». А единственным источником нефти для мирового рынка в ходе войны была Америка.
К концу Great War вся Европа оказалась закредитована (обобществлена) в долговом пространстве США. Государственный долг Англии (базовая страна Pax Britannica) за четыре года вырос в одиннадцать с половиной раз, пятую часть долга составлял американский кредит, зафиксированный в долларах. В 1919 году на обслуживание долга Англия потратила 25 % бюджета страны, а в ближайшем будущем показатель должен был достичь 40 %[361].
В первый год войны Англия и Франция нарастили свой внутренний (обобществленный в рамках национальной юрисдикции) долг до «мусорного» уровня (англ. junk bonds). Американские займы были единственным источником кредита под закупки американских же ресурсов. Три главные страны Антанты (включая Россию, которая кредитовалась в Лондоне и Париже) в 1915 году объединили свои золотые резервы, чтобы использовать их для поддержания курса фунта стерлингов и франка на Уолл-стрит[362].
Уже через год (после Вердена) обязательствам Франции никто в мире не верил, ответственность за все финансовые операции на Уолл-стрит возьмет на себя Англия[363]. Для обеспечения залога министерство финансов Британии заставляло частные английские компании покупать ценные бумаги американских банков, которые обменивались потом на гособлигации Британии. Полученные таким образом американские бумаги правительство Англии использовало как залог для размещения займов в Нью-Йорке[364].
Иными словами, обязательства 1-го уровня (госдолг Англии) использовались как обеспечение долга 2-го уровня (корпоративные американские бумаги). Сказать, что сложившаяся финансовая архитектура являлась игрой с нулевой суммой, – значит ничего не сказать. Результатом этой игры был перевыпуск (перелицовка) долгов старого мира в обязательствах новой модели. Процесс, который Джон Мейнард Кейнс обозначил ранее как переход сбережений Англии «в собственность спекулянта из Чикаго».
Права требования по обязательствам европейских государств (вексель) переоформлялись не в порядке цессии, а посредством индоссамента с установлением новой процентной ставки и солидарной ответственностью всей цепочки предыдущих векселедержателей наравне с лицом, выписавшим первичный вексель (таблица 9).
Долг России, Франции или Италии перед Англией автоматически становился американским и коллективным. Сутью трансформаций, происходящих с мировым порядком в межвоенный период, был переезд межгосударственного финансового офиса из Сити на Уолл-стрит[365]. Вся проектная документация построения будущего человечества (смета, размер кредита, сроки погашения, проценты, учет и распределение эффектов роста. – Л. К.) переводились на язык новой доминантной модели развития, на язык доллара.
Шло формирование нового «термодинамического градиента» (система координат, алгоритм принятия решений) на межстрановом уровне и обвязка финансами «общих» целей развития (обобществление долга, экспансия во времени). Лев Троцкий с привычным ему сарказмом объяснил происходящее, произнеся с трибуны, что скоро вся «политическая жизнь» Европы вплоть до «смены партий и правительств будет определяться волей американского капитала»[366].
В результате Великой войны мир потерял евроцентричность (таблица 9). Здесь необходимо вспомнить вывод из главы про Долгую депрессию. Цена кредита (процент) и срок его погашения (глубина) определяются не спросом на деньги в настоящем (здесь и сейчас), а субъектностью кредитора, степенью его ответственности, способностью обеспечить будущее, гарантировать итоговый результат (погашение
