Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Владимирович Кормилицын
Что еще добавить к характеристике, данной Сталину Уинстоном Черчиллем? Пожалуй, всего два эпизода. Телохранитель Сталина В. Туков вспоминал, как члены Политбюро решили к параду Победы сшить Сталину новую форму генералиссимуса: «Сказано – сделано. Начальник тыла Армии А. Хрулев быстро заказал у Легнера три формы генералиссимусов. С эполетами, галунами, позументами и атласными накидками. Хрулев привел в приемную к Сталину трех «генералиссимусов». Попросил Сталина выбрать одну из форм. Сталин вышел из кабинета, бросил взгляд и спросил у Хрулева: «Это кто такие?» А. Хрулев: «Это пошитые формы для парада Победы». Снова Сталин сверкнул глазами: «Нет уж, мне что-либо попроще. Такое мне не подойдет. Павлины не водятся на Красной площади». А. Хрулев скомандовал молодцам: «Кругом, шагом марш из приемной!»»[129]. Ну и воспоминание Жукова, разумеется. «18 июня 1945 года меня вызвал к себе на дачу Верховный. Он спросил, не разучился ли я ездить на коне. – Нет, не разучился, товарищ Сталин. – Вот что. Будете принимать парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский. – Я ответил: – Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам? Вы Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности следует вам принимать парад. – Сталин сказал: – Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе»[130]. Вот теперь портрет вождя в годы войны готов полностью.
Но все хорошее постепенно заканчивается. Так и «светлый» сталинский период постепенно пошел на спад. Сталин все меньше интересовался деталями, все меньше вмешивался в повседневную жизнь страны. Это и было его трагической ошибкой, потому что те, кого он возвысил, поставил на руководящие посты, постепенно стали прибирать его власть к рукам. Нет, он по-прежнему мог быть энергичен, у него случались проблески активности, когда он брался судить о правильности или неправильности тех или иных событий, брался карать или миловать. И этих моментов члены Политбюро боялись более всего, потому что видели в них прежнего Сталина, опасного и грозного. Но такое случалось все реже и реже. Можно с уверенностью сказать, что все его силы, весь немалый потенциал ушли на войну. И теперь он не более чем доживал отведенное ему время, обращаясь в большей степени к прошлому, чем к будущему. Похоже, что в этот период он снова начал писать стихи. По крайней мере, его перу с определенной долей уверенности приписывается следующий текст:
Поговорим о вечности с тобою:
Конечно, я во многом виноват!
Но кто-то правил и моей судьбою,
Я ощущал тот вездесущий взгляд.
Он не давал ни сна мне, ни покоя,
Он жил во мне и правил свыше мной.
И я, как раб вселенного настроя,
Железной волей управлял страной.
Кем был мой тайный высший повелитель?
Чего хотел он, управляя мной?
Я, словно раб, судья и исполнитель,
Был всем над этой нищею страной.
И было все тогда непостижимо:
Откуда брались силы, воля, власть.
Моя душа, как колесо машины,
Переминала миллионов страсть.
И лишь потом, весною, в сорок пятом
Он прошептал мне тихо на ушко:
«Ты был моим послушником, солдатом,
И твой покой уже недалеко!»[131]
На протяжении всей жизни он с кем-то боролся, противостоял врагам – реальным или выдуманным, подозревал, строил интриги и был, казалось, просто непобедим. Но в те послевоенные восемь лет ему пришлось столкнуться с врагом, победить которого не удавалось еще никому, – со старостью. Ему не давала покоя подозрительность, постоянно мерещились происки врагов, преследовал страх неудач. Окружение же, стараясь обезопаситься, отвлечь его внимание, активно подыгрывало Сталину. Судя по всему, это и было источником абсолютно нелепых послевоенных репрессий. То, что происходило в СССР в 30-х, имеет вполне логичное объяснение, но кампании типа «дела врачей» или преследования кибернетики выглядят абсолютно иррационально. Только в последние месяцы жизни ему удалось разглядеть настоящего врага – врага, которого он сам и создал. Не «человекообразных убийц в белых халатах», а партийных руководителей, рвущихся к еще большей власти. Но для того, чтобы низвергнуть их, у него уже не было времени.
Черный трон
Моя совесть чиста. Я не чувствую за собой вины. Моя единственная ошибка состояла в том, что я поверил в вас, Адольф Гитлер, фюрер, и в ваше движение. Я поверил с тем пылом, который присущ страстному немцу. С 1923 года я приносил огромные жертвы ради национал-социалистического движения. Я стремился стать членом партии и боролся ради этого, не требуя и не выпрашивая ничего для себя. Я всегда воодушевлялся надеждой, что наши старания спасут наш несчастный германский народ. Когда национал-социалистическая партия пришла к власти, первоначальные события, казалось, подтверждали мою веру./…/Однако со временем произошли гибельные изменения./…/Теперь вы заключили договор с коммунистами. Ваше министерство пропаганды даже смеет утверждать, что добропорядочные немцы, голосовавшие за вас и открыто противостоявшие коммунизму, по существу схожи с теми звериными анархистами, которые ввергли Россию в трагедию и которых вы лично охарактеризовали как «обыкновенных, запятнанных кровью преступников.
Фриц Тиссен
Оказавшись у власти, Гитлер принялся создавать и укреплять в стране абсолютную диктатуру НСДАП. С этой целью он предпринял сразу несколько ходов, говорящих о нем одновременно как о грамотнейшем политике, умелом манипуляторе массовым сознанием и о коварном игроке, легко поступающемся принципами, честью и дружбой ради неких высоких целей.
Для начала необходимо было неразрывно связать народ и партию, сделать так, чтобы законопослушные немцы и подумать не могли
