Культура Древнего Рима. Том I - Е. М. Штаерман

во всех своих мелких и крупных нуждах. Достаточно красочными и впечатляющими были старые и новые праздники и священнодействия; не было недостатка в лицах, считавших себя «исполненными божества», и они не только не преследовались, но с их пророчествами считались. Не встречало противодействия участие римлян в Элевсинских и Самофракийских мистериях. В I в. до н. э., правда, делались некоторые, вызванные скорее политическими, чем религиозными, соображениями, попытки уничтожить самовольно сооружавшиеся в Риме святилища египетских богов, но в конце концов и пх адептов оставили в покое. Ни о каком ограничивавшем духовные потребности нажиме сверху в это время говорить не приходится. Единственное, что пресекалось, это участие в обрядах, не соответствовавших «добрым нравам», как видно на примере культов Кибелы, Венеры Эруцины, Ma — Беллоны.

О вакханалиях мы знаем из двух источников — рассказа Ливия (Liv., XXXIX, 8–19) и найденной в Бруттни бронзовой таблицы с надписью от 186 г. до н. э., содержащей изложение сенатусконсульта о мерах против вакханалий (CIL, I, 681). Судя по Ливию, тайные церемонии в честь Вакха были занесены неким греком в Этрурию, оттуда распространились по Италии и Риму. Сперва в них участвовали только женщины и собрания происходили редко. Затем одна происходившая и» Кампании жрица приобщила к ним своего сына, после чего в вакханалиях стали участвовать и мужчины. Собрания участились и приняли характер сопровождавшихся развратом и человеческими жертвоприношениями оргий, а участники, числом до 7000, узнавали друг друга но всяким тайным знакам и объединялись для совершения разных преступлений. Дело раскрылось благодаря доносу, один из консулов произвел тщательное расследование и доложил о вскрытых фактах народу и сенату, принявшему закон о запрещении вакханалий и преследовании их участников. Речь, произнесенная консулом в народном собрании в той форме, как ее воспроизвел Ливий, возможно, вдохновлена некоторыми мерами Августа но очищению «религии предков» от чужеземных влияний. Но главный упор делался на нарушение добрых нравов, развращающее влияние на женщин и юношей — будущих воинов.

Что касается надписи, то из нее мы узнаем, что сенатусконсульт распространялся и на римских граждан, и на италиков, что запрещалось кому-либо иметь помещение для вакханалий без разрешения городского претора и сената. Такая же процедура требовалась для разрешения посещать вакханалии мужчине. Мужчинам запрещалось быть жрецами, магистрами, вакхантам — иметь общую казну, давать друг другу клятвы (conjurasse — термин, применявшийся к тайным заговорам), приносить совместные обеты, совершать sacra втайне за городом, без дозволения претора и сената. Такое же разрешение требовалось для участия в sacra более пяти человек — двух мужчин и трех женщин. Нарушившие постановления подвергались уголовному преследованию. Места собраний вакхантов в течение 10 дней после получения постановления сената должны были быть разрушены, за исключением тех случаев, когда в них помещалось что-либо издавна священное. Как мы видим, сенатусконсульт составлен в гораздо более мягких тонах, чем можно было бы предположить на основании Ливия.

Культ Вакха — Диониса (отождествлявшегося с Либером) с его праздником, во время которого творились «веселые непристойности» (раскачивался сделанный из цветов фалл, иногда его возили в торжественной процессии на повозке, водворяли з храм и увенчивали самой целомудренной матроной; допускалась, как и во время Флоралий, известная сексуальная свобода), не запрещался. Он только вводился в определенные рамки, чтобы не страдали «добрые нравы» и не создавались тайные организации заговорщиков — опасность, пугавшая римское правительство во все века его существования. Проявление какой-то религиозной нетерпимости в деле о вакханалиях вряд ли можно усмотреть. Также и участники вакханалий вряд ли были движимы неудовлетворенностью общепринятыми верованиями и потребностью найти новые формы общения с божеством или даже недовольством существующим строем. Скорее потрясения, пережитые во время и непосредственно после войны с Ганнибалом, вызывали у какой-то (притом небольшой) части людей стремление найти забвение в дионисовском оргиазме, стремление, порождавшее во все века истории явления, сходные с вакханалиями. На римскую религию вакханалии, видимо, никакого влияния не оказали. Возможно только, что они форсировали стремление правительства найти формы объединения людей, оторвавшихся от своих естественных общин, в новые коллективы, группировавшиеся вокруг традиционных богов и традиционных форм культа.

Первые трещины в системе римской религии стали появляться не в результате проникновения чужеземных культов, а в результате новой позиции той части знати, которая была известна как филэллины. Не вдаваясь в сложные перипетии тогдашних конфликтов, напомним только, что среди филэллинов значительно усилились аристократические тенденции и появились зачатки если не культа Героя, «сильной личности», то чрезвычайное к ней почтение, доходящее до признания ее богоизбранности. Подобные тенденции, явно противоречившие «римскому мифу», стали заметны после II Пунической войны, когда особенно горячие поклонники Сципиона Африканского стали намекать на его божественное происхождение и особую близость к богам (Aul. Gell., VII, 1). В I в. до н. э. на особое покровительство богов, предназначивших им стать «спасителями Рима», уже открыто претендовали Марий, Сулла, Цезарь, Антоний, Октавиан[98]. Аристократической направленности кружка Сципиона оказалась весьма созвучна широко распространенная в Сицилии и Южной Италии философия пифагорейства, смешавшаяся с орфизмом. Помимо политических идей, она содержала учение о светилах и их влиянии на события в мире, о гармонии сфер, о бессмертии души, переселении душ, об изначальной избранности души человека, предназкаченного стать правителем, о мудрости и знании как необходимой предпосылке постижения божества и мира[99]. Среди римских пифагорейцев распространилась версия, согласно которой учеником Пифагора был царь Нума, и получили хождение книги, якобы выкопанные из его гробницы и содержавшие изложение его философии. Возможно, что пифагорейство повлияло даже на официальную религию, поскольку, по свидетельству Сервия, в понтификальных книгах говорилось, что небесные боги любят нечетные, подземные — четные числа; эта идея развивалась пифагорейцами, считавшими, что нечетное, неделимое и ограниченное число бессмертно, четное же, делимое и безграничное — смертно (Serv. Bucol, V, 65; VIII, 75). Новое течение встретило противодействие в проникнутой охранительным духом части сената, и в 181 г. до н. э. «книги Нумы» были сожжены.

Мера эта, естественно, не положила конца тяге верхов к эллинской философии, а вместе с нею пришло и скептическое отношение к религии народа. Энний переводит «священную историю» писавшего в конце IV – начале III в. до н. э. Евгемера, который доказывал, что все боги — это некогда жившие цари или выдающиеся лица, обожествленные потомками. Судя по сохранившимся отрывкам Энния, Евгемер полагал, что первыми верховными правителями были Уран (Небо) и его братья. После смерти Уран был погребен в р. Авлации. Началась борьба за власть между женившимся на Опс (одна из римских богинь земли, отождествленная с Реей) Сатурном и его братом Титаном. Их мать Веста и сестры Церера и Опс